– Не знали, что делать? – переспросил Бел. – Но разве вы не казните…
– Казнь? Что ты, макрофаги никого не казнят.
– Но… что с ним будет дальше? Альбинос пожал плечами:
– Эмпатическая энергия затянет его в Белую Реальность. Наверное, там есть жизнь, но она слишком не похожа на нашу. Никто не может ответить на вопрос, что с ним случится дальше.
Тело Левенгука втянулось до подмышек. Он вдруг хихикнул, повернул голову и спокойно произнес:
– А ты, де Фей… Разве ты не знал, что действие этих метаморфоз должно продлиться до двенадцати, максимум до часа дня? – Теперь уже и плечи фокусника исчезли из виду, над медленно стягивавшемся, повторявшем контуры его тела слюдом осталась лишь голова. – В конце праздника Свечи все хамелеоны должны превратиться в людей. Бел уставился на Альбиноса.
– Извини, я не знал, – растерянно произнес тот. – Я покажу тебе, как пользоваться «семимилями», но… кажется, уже поздно.
Левенгук вновь хихикнул, запрокинул голову… И слюд сомкнулся, затвердевая над его лицом. Стихающий голос, уже почти шепот, произнес:
– Он успел долететь разве что до Круглой Стены, а там вернулся в обычное человеческое состояние. Как интересно здесь… Необычное ощущение… У тебя был выбор, де Фей. Возможно, ты помог спасти мир. Но подвиг невелик. Девушку ты потерял.
Глава 16, последняя
– Но девушка, сэр!
Все дело в молодой девушке!
Чарльз Диккенс
Белаван отстегнул зажимы ходуль, спрыгнул и помчался по руинам, перескакивая через обломки и обегая завалы.
Минуту назад, соскочив со слюда на землю, он пронесся мимо толпы, в которой углядел и женщин в кимоно, и женщин в двубортных костюмах, и женщин в мехах, и наследную Вессантру с верной Савимур, и Зигрию Матхуна, обнявшего левой рукой Гладию Хахмурку, а правой – Слиссу Фалангисту. Они возвращались назад, в Кабуку, с твердым намерением отныне решать местные проблемы своими силами, без вмешательства богов и их поверенных.
Несколько дальше он заметил растрепанных жриц и Посвященную Шанго, которых к учебному корпусу вели не менее растрепанные макрофаги и хромающий Баган Скунс. Но ни в первой, ни во второй группе не оказалось тех, кого он действительно хотел увидеть.
И вот теперь на краю проломленной арены, у самой кромки воды, Белаван обнаружил три одинокие фигуры и подбежал к ним.
Это оказались супруги Пукковиц, ссорящиеся по поводу последнего живительного глотка из плоской металлической фляги, и какой-то незнакомый, явно очень давно не брившийся, волосатогрудый малый, почти голый, лишь с куском грязной ткани, обернутой вокруг бедер.
Белаван посмотрел на гудящую в океане воронку, перевел взгляд на незнакомца, у ног которого лежала его, Белавана, шпага, прищурил глаза…
Хохолок – чуб на лысой голове, а хвостовая кисточка – куцая, клиновидная бородка…
– Извиняй, паря, я просто не успел. – Гунь Ситцен грустно подмигнул. – Уже подлетали к воде, тут крылья стали руками – и я как брякнусь вниз, чуть челюсть не проглотил. Ай, кого я вижу!
Из дыры в арене выбралась коренастая фигура и, покачиваясь, двинулась к ним.
– Усе закончилось? – осведомилась она.
– Каплун, корешок, рад, что ты жив и… – Ситцен замолчал, приглядевшись наконец к Белу.
– Эй, очкастый, чё я вижу? – прошептал он. – Ты чего это?
– Вон она! – крикнул Бел, и все обернулись. Может, это им и показалось, но на мгновение у самого зева Гиблой Ямы мелькнуло оранжевое пятнышко.
– Все правильно, – подтвердил Радагар Пук, похлопывая по пульту дистанционного управления. – Как раз время и подходит. Плот уже вышел из радиуса действия, но я ж говорил – вообще-то это долго… Еще какое-то время покрутит…
– Но она утонет! Радагар пожал плечами:
– Утонет, вознесется в местный рай, упадет в тутошний ад… Тайна сия велика есть. Кто ж знает, что с ней произойдет?
– Но мы еще можем ее спасти!
– Как, паря? – Гунь сочувственно хлопнул де Фея по плечу. – Доплыть? Может, и можно успеть, ежели напрямик, хотя и будет сносить, но этим ты ее не спасешь. Назад-то уже не выплыть.
– Точняк! – подтвердил с ходу врубившийся в тему разговора Каплун Лхасса. – Что, бутылку у вас унесло? Это нехорошо, нехорошо…
– Не выплыть? – Ощущая то, чего он еще ни разу не ощущал за всю свою сознательную жизнь, Бел де Фей оттолкнул Гуня Ситцена и прыгнул в воду.
Дебора Анчи поняла, что в ее жизни больше не случится ничего хорошего, и пригорюнилась.
Поняла она это, когда плот накренился и ее взгляду открылась водяная воронка. Она сужалась и полого изгибалась влево. Из глубины ее доносился глухой гул. Вверх поднимался столб водяной пыли, такой плотной, что она напоминала густой холодный пар.
Здесь вода из голубой превращалась в синюю, потом – в густо-зеленую, а внизу стремительно заворачивавшейся спирали, словно пронзавшей насквозь этот мир, – в черную. Деби подумала, что отсюда глубина Гиблой Ямы кажется чересчур большой, какой на самом деле быть не может, и еще решила: хорошо хоть она умирает в такой погожий, солнечный день, это гораздо… приятнее, что ли, чем прощаться с жизнью в бурю или под каким-нибудь скучным дождем, только вот водяная пыль совсем промочила одежду и надо бы раздеться.
И она действительно разделась, оставшись в длинной безрукавке, которую носила под свитером, и тут ей показалось, что сквозь рев и гул она слышит крик.
Дебора огляделась и увидела, как среди бурунов и кипящих перекатов на противоположной от плота стороне воронки мелькают голова и руки.
– Бел! – завопила она, после чего задала самый логичный вопрос, который сейчас пришел ей в голову: – Что ты здесь делаешь?
Следующий поворот сблизил их и одновременно увеличил стену воды, которая вращалась над ними.
– Эй! – кричал Бел, захлебываясь и фыркая. – Я здесь!
Плот сильно накренился, и Дебора стала съезжать, так что ей пришлось лечь навзничь, упереться пятками в крайнее бревно и прижаться спиной к скользкой поверхности.
– Дебора, я…
– Что?
Опять стремительный поворот, и теперь они очутились будто в оке смерча – или на дне колодца со стенками из жидкого стекла. Небо превратилось в темно-синий кружок где-то далеко вверху. Стало темнее.
– Не умею я плавать! – прокричала Дебора, пытаясь просунуть пальцы в щели между бревнами. – А то бы прыгнула к тебе.
Бьющий вверх столб белой пыли почти скрыл их друг от друга. Де Фея не поддерживал плот, и центробежная сила настойчиво утягивала его тело прочь от поверхности, в водную толщу.
– Я… ты!.. – вновь крикнул он, уже почти захлебнувшись.
– Что «ты»? – спросила она.
– Ты отлично смот… (буль!)… ришься в этом… этой рубашке! Я хотел бы… (хлюп!)… с тобой… сейчас… – Он все-таки сумел вынырнуть и обнаружил, что поверхность вертикально вздыбилась, а в черном кружке неба далеко над головой появились звезды.
– Что «сейчас»? – спросила Дебора, чувствуя, что, в то время как ее пятки все еще упираются в подъем бревна, тело начинает отделяться от вставшего на попа плота.
– Попробуй дать мне руку! – крикнул Бел, гигантским усилием выталкивая себя на поверхность.
Теперь их разделяло совсем небольшое пространство, заполненное свистящим водяным паром. Дебора начала падать, вытягивая руки, и за мгновение до того, как ревущая черная воронка проглотила их, они успели ухватиться друг за друга.
На пологом берегу их осталось четверо.
– А, разверни да подбрось! – Гунь Ситцен зашвырнул далеко в воду самодельную шпагу, подобранную им на краю Стены. – Ты видел? Не, ты видел?!
– Чего разбушевался, Гуня? – осведомился Каплун Лхасса. – Прыгнул пацан в воду, так что с того?
– Да ты знаешь, чего он туда прыгнул, дурья башка?! – вознегодовал Ситцен. – За девкой он прыгнул!
– За девкой? – искренне удивился Каплун. – Какой это?
– Такая белобрысая, волоса крученые, она ж с нами была. Помнишь?
