а она своим ’’хвостом’’ крутит, словно мельница лопастями. Все ребята в нашей деревне на нее засматриваются.
— Даааа, Мирина девка у нас красивая. Вся в мать пошла — мешая гордость за дочь и глубокую печаль, негромко протянул папаня. А затем, кажется даже не веря самому себе, пообещал — Ладно. Я постараюсь быть к ней поближе… хоть это и сложно. Ну а дом мы ей обязательно справим. Лучшие бревна для этого дела отберем и справим. Дело это, к счастью, не хитрое — с теплотой в голосе пообещал он. А затем, резко меняя тон, заявил — А вот отдавать сердце кому попало не позволю! И сопли пооббиваю наглецам, решившим украсть нашу красавицу!
— Все. Придется Мирине бежать в другую деревню, чтобы ты в гневе ненароком голову не отбил ее смелому будущему парню — весело заявил я и, поднимая себе настроение образами опасного сватовства, даже еще немного прибавил шаг. Ну а нагнав и обогнав отца уже сам поторопил его — Давай побыстрее. Там суп поди в печи уже стынет, а мы все таскаем и таскаем. Нужно поспешать, чтобы там все окончательно не остыло.
Папаня охотно принял этот глупый необъявленный спор и мы оба едва не побежали в сторону уже хорошо видимой деревни в прорехах молодого пролеска. Ходко шли обгоняя друг друга, временно позабыв о своих тяжелых ношах за спинами и таких же нелегких думах в головах.
По лесу разносился монотонный стук топора, странным гулким эхом мечась меж ветвей и прячась в густых кронах деревьев. Лучи далекого светила практически не пробивались сквозь пышную листву, из-за чего в чаще царил давящий полумрак. Я ощущал тяжесть неприятного напряжение, будто от далекого, медленно приближающегося со спины чувства необъяснимой опасности, и невольно ускорял темп. Стремился поскорее срубить это проклятое упрямое дерево, чтобы открыть новые пути для небесного света. Для теплых золотистых струй, которые должны были смыть с меня липкую грязь мелких тревог и страхов, в существовании которых не хотелось признаваться даже самому себе. Точнее… в первую очередь, самому себе.
Увы, но без пробуждения характеристик я был многократно слабее своего отца, поэтому там где ему хватило бы и десятка ударов, мне приходилось делать несколько сотен. А может и больше того. Проруб ширился с ужасно медленной скоростью, множа чувство недовольства собой и собственной слабостью. А вот ощущение опасности наоборот поспешало и, приблизившись одним стремительным рывком, навалилось на плечи, вынуждая смазать очередной удар, а затем и вовсе замереть.
Осознавая неизбежность этой ситуации, я медленно повернул голову и… посмотрел на идущую со стороны деревни маму. Красивая, словно самый прекрасный цветок. Солнечные блики путались в ее светлых волосах, создавая яркий ореол свечения вокруг головы, а заодно странным образом размывая черты лица. Но память услужливо дорисовывала образ, обдавая нежностью и ледяным ветром, срывающееся в стремительный галоп, сердце.
— Мой маленький работник. Трудишься изо всех сил? А я вот тебе покушать кое-что принесла — прозвучали в голове знакомые до боли слова. Страх. Ужас. Неизбежность. Я дергаюсь к ней на встречу и хочу прокричать отчаянное «БЕГИИИ», но слова вязнут в окружающем меня гулком полумраке, а затем, превратившись в белесый иней, оседают на желтеющую траву. Рвусь вперед, но густой, словно свежий мед, воздух крепко цепляется за тело и не позволяет сдвинуться с места.
«БЕЕГИИИ!!!» — и снова изо рта вырывается лишь холод неизбежности, покрывая округу идеально белым ковром из снега и отчаяния. Я бьюсь в истерике и пытаюсь вырваться из самых крепчайших в мире пут. Нерушимых пут времени. Мысленно проклиная свою слабость, хочу бросится к ней и прикрыть своим телом… с пугающей ясностью осознавая что уже давным-давно опоздал. При чем не на мгновения и даже не дни, а на долгие-долгие года.
Удар! — несколько длинных щупов выметнулись из кучи опавшей листвы, пронзая острыми иглами на концах тело матери сразу в трех местах. Ярко красные капли на белой холодной земле и… боль. Наша общая, неописуемая человеческой речью боль.
Рывок! — цепляясь все теми же щупами за землю и деревья, похожее на округлый ком земли чудовище устремилось прочь, таща за собой свою добычу. Зрение смазалось, превращаясь в мешанину из белого коричневого и зеленого. Все кружится и мелькает перед глазами, а в ушах гремит истошный, переполненный ужасом и болью крик… мой собственный, срывающийся на хрипы, крик.
Отчаяние! — и нет более ничего. Весь окружающий мир превратился в пульсирующий ком из боли страха и отчаяния.
— Проснись! — хлесткая оплеуха милосердно вырывает меня из крепкой паутины ужасного сна и швыряет на смятую от метаний кровать. Тяжесть мук памяти отступала, оставляя лишь боль на израненной душе и уже куда более приятную тяжесть сидящей на мне сестры. Моей прекрасной спасительницы, высвободившей своего глупого братца из холодного узилища повторяющихся снов.
— Ты опять видел маму? — тихо спросила у меня Мирина…, а я не смог ей ничего ответить. Вместо слов просто обнял свою младшую сестренку и тихо-тихо заплакал, выплескивая в слезах всю свою печаль, боль и любовь. Она конечно тоже не удержалась и присоединилась ко мне в нашей общей скорби, после чего мы уже вместе принялись делать мою кровать не только смятой, но еще и мокрой. Ну а спустя несколько минут, когда слезы во мне, видимо, наконец-то закончились, я повернулся и посмотрел на тоже проснувшегося, стоящего рядом отца и в очередной за последние годы раз тихо-тихо попросил.
— Прости меня. Я был тогда слишком слаб — и не позволяя папе ничего возразить на эти слова, поспешил озвучить свое отвердевшее только сейчас решение, о котором раздумывал на протяжении последних нескольких месяцев — Прости, но… После пробуждения одну из единиц развития мирного владения инструментом использую для того чтобы открыть боевое владение топором. Мне это конечно никак не поможет…, но я больше не хочу чувствовать себя беспомощным.
— Если это тебе поможет смириться… Я не стану тебя переубеждать. Да и не так уж это и страшно. Если будешь стараться также как и сейчас, то уже скоро вернешь себе эту потраченную не туда единицу — понимая и разделяя мою боль и страх, уверенно ответил отец, а затем, помедлив несколько мгновений, все же решился. Подошел к моей кровати и обнял нас обоих своими сильными крепкими руками. Ну а мы с сестрой прижались к нему в ответ и замерли, боясь спугнуть этот
