Лооски вообще любят ритуальные атаки: частенько, после бомбардировок с орбиты, нас высаживали на зачистку, тут-то они и вылазили.
Шассена - так они называли последнюю атаку, атаку насмерть. Ты ползёшь на мехе, а они прут, как лавина - кто с оружием, кто без. Складывалось ощущение, что твой мех пытаются завалить трупами. В первый раз очень испугался...
Когда мне исполнилось 16 лет, меня отправили в Имперское военно-техническое училище.
(Примечание : Имперское военно-техническое училище - место подготовки среднего общего обслуживающего и среднего узкоспециализированного персонала военной направленности)
Помню, как отец перед отправкой меня предупредил, что если я приеду без своего капитала из училища, на наследство могу не рассчитывать. Он очень хотел взрастить ту денежную черту, которая во мне никак не желала проявляться, и до сих пор она у меня так и не появилась. Мама мне рассказывала, что ещё во время учёбы он зарабатывал больше некоторых преподавателей, ввиду неугомонной натуры. Я же был всегда спокоен, возможно, излишне, хотя иногда на меня находило, и появлялись приступы бесшабашности. Мама за это называла меня тихим омутом. Была в древности такая пословица то ли у росков, то ли у русков, несилён в истории. Звучала она так: "В тихом омуте черти водятся". Кто такие черти мне отец пытался объяснить, только я так и не понял. Рогатые, с копытами и хвостом, чёрного цвета и любят пакостить. И как это вообще понимать? В древней мифологии русов, даже профессора путаются. Папа меня называл богатырём. Иногда он мне рассказывал легенды того народа, говорил, что наш род оттуда корни ведёт. Папа вообще был богат на странности.
Я был больше отца и матери, мой рост составлял 215 см. Благодаря отцовским тренировкам со мной, я не был тростиночкой. Мой вес составлял 140 кг по земному тяготению. На Марсе, кстати, часто проявлялись мутации.
Отец частенько меня использовал как грузчика. Когда мне исполнилось 12 лет, он откуда-то привёз военный тренировочный комплекс - сфера диаметром 12 метров и голографический проектор внутри, да ещё специальный костюм с кучей датчиков. Тогда я познал боль и приобрёл свою полезнейшую черту. Черту, отделяющую "не хочу" от "не могу". Отец часто говорил: "Не могу - это без сознания или паралич. Всё остальное - не хочу!". Я потом нередко повторял эту фразу, когда зелёные необстрелянные сослуживцы стонали на тактическом учебном слаживании.
Тот архаичный агрегат, по недоразумению называемый "тренировочный комплекс", опустошал меня полностью, порой я не мог сделать и шагу - полз на карачках. Даже отец никогда перед тяжёлой работой в него не залезал. Он мне рассказывал, что это ещё урезанная модель. Папа, папа. Мне его очень не хватало. И на битве за Аринзе и на последней, за Суммом. На Аринзе был мой первый бой: жуткая смесь из страха и ярости. На Суммом была последняя битва. Там, где разглядывал свою руку отдельно от меня. Нет, вы не подумайте - я бы никогда его туда не пустил, не дай бог, что с мамой потом случилось бы. Просто не хватало его руки на плече и шепота на ухо: "Можешь? " - "Да, смогу!".
Иногда я вспоминаю их и думаю, что умерли они хорошо, легко, без мучений - одна вспышка, и всё. Вместе с мамой и братьями. Навсегда. А что до меня, то думать я начал поздновато. Без злости и ярости, чётко осмысливая, что делаю. Эх, может, и не лежал бы сейчас обрубком в госпитале.
В день моего окончания Военного Училища по специальности "Оператор боевых роботизированных систем" я получил звание прапорщика. Стукнуло мне тогда 28. В эту же ночь в пьяном угаре я узнал, что моей семьи, моей родной фермы, да и вообще живых на Марсе не осталось - лооски атаковали Марс и выкосили всё, что было живое. У них кремниевая структура ДНК или что-то в этом роде. Нам на занятиях объясняли, что мы, в принципе, не можем быть совместимы, ни по полу, ни по еде, ни по атмосфере. Так что они при атаке на планету в первую очередь скидывают кварзец-заряды. Эти заряды косят всё, что живое на основе углерода и игнорируют любые наши щиты и защиты. В космосе эти заряды легко перехватывают ракетами, благо с ракетными носителями у рептилоидов всегда был швах.
А вот Марс никто толком не охранял. Что вы! В материнской системе? Нападение? Не смешите!.. Не смеялись. В ту же ночь подал рапорт на перевод в атакующий корпус. Перевели.
За 10 лет войны я многое видел: и кровь друзей, и желчь врага, и безысходность схватки, и орбитальную бомбёжку после команды "огонь на меня". Я всё это видел, только жажда мести отделяла меня от окончательного безумства. Рвать, жечь, бить, топтать... Меня не брали транквилизаторы после боя. Я всё куда-то рвался: "Бой, дайте бой! Есть ещё ящеры. Они ещё есть." И всё в том же духе. Отправляли на комиссию, думали, что я совсем слетел с катушек.
Меня приводили в чувства только сны - когда меня отпаивали алкоголем, я успокаивался и засыпал. Мне никогда не снились битвы и кошмары. Снилось мне всё время наша ферма: поле виржа (это генномодифицированная рожь для выращивания на Марсе), наш дом, стада кирнов, мамин хлеб...
(Примечание : КИРН(Ы) - спец. выведенная порода коров, имеет большое сходство с бизоном)
Папина рука на плечо, шепот в ухо и ответ: " Сможешь? " - "Да, смогу!" После таких снов просыпался, с полчаса плакал и не мог остановиться. А потом холодная ярость - скоро будет бой, надо подготовиться.
Все своё жалование я спускал у наших кладовщиков. У них было много из того, чего быть не должно. И ручное оружие спец.подразделений, и прицельные комплексы не от нашей техники, и плазмонейтронные орудия. Откуда у них это добро я никогда не спрашивал, а просто скупал все, на что хватает денег, чтобы усилить мех хоть на немного. Из-за этого денег у меня толком так и не скопилось.
Поначалу зубами скрипел, сумасбродными атаками и безбашенными поступками прославился. Мой мех редко когда на точку сбора сам доходил. Только невероятная удача и, купленный на личные средства, десантный бронекостюм в багажнике меня спасал. Потом уже, в целях принуждения исполнять приказы дословно, меня зам по тактике натяг... ругал. Позже запал злости пропал, а уж потом я задумался: а что дальше? Война ведь к концу идёт, сослуживцы о доме болтают, кто как с выходным пособием поступит. А потом спросили меня, что я куплю в первую очередь? Я долго молчал, пытаясь найти свою мечту, но кроме родителей и братьев в голове ничего не было. Я тогда ответил: "Надгробный памятник закажу..."
После тех посиделок неделю ходил смурной. Я и так не особо общительный, а после этого случая от меня вообще шарахаться стали. А в голове всё крутилось одно и то же: без семьи, без детей и без места, что можно было назвать домом? За месяц до финальной битвы на родной планете рептилоидов, Суммом, я определился, это вышло само собой. Я перестал нагнетать себя и попытался, лёжа в кубрике перед отбоем, почувствовать себя счастливым. И тут пришло понимание, что я был по-настоящему счастлив там, дома, на поле виржа, там, где остались мои родители. Мне не перестала сниться наша ферма, но плакать после этих снов я перестал. Стали появляться тёплые чувства, как будто папа потрепал по голове, и мама обняла. Ярость в боях перестала захлестывать, остался холодный расчёт с оглядкой на пехоту и службу обеспечения. Комбат как-то мне сказал, когда я поделился с ним изменениями в своих снах: "Ты просто стал профессионалом". Только с ним я был откровенен. Даже психотерапевтической комплекс в госпитале не заставил меня сказать столько, сколько сказал я комбату. Не верил я электронным мозгам, а комбату верил. Мы вместе стояли в линии обороны на мехах. Комплекс же видел раза три за службу. Комбату я верил, а машине нет.
Я твёрдо решил, что вернусь на Марс и построю свою ферму, но как говорится - не суждено. Судьба весьма капризная штука.
Суммом... Хм... Там было... Даже не знаю, как сказать...
