— Заговорил-то как. А ведь еще вчера такие, как ты у меня с руки жрали. Давились, друг у друга изо рта вырывали…
Извольский ожидал вспышки ярости, но капитан лишь легко рассмеялся:
— Нет, ростовщик, такие, как я не жрали. На заплату живу, представляешь? Ни у одной твари денег не брал- зато никому и не должен. И сплю спокойно. А ты как, успешный, хорошо спишь? Души убиенных не приходят, кошмары не мучают?
— Что с Алексеем будет, честный?
— С ублюдком твоим? Выращиваете их в культе избранности, особенности. А потом выпускаете этих зверенышей к нормальным людям. Не в Гарвард или Сорбонну- там за такие проделки «избранного» просто пристрелят, верно? А в многострадальной России можно, все выдержит. Шесть эпизодов изнасилования, наркотики, драки. Думал- спрятал навсегда? Нашли. И ментов продажных нашли- тех самых, которых ты с рук кормил. И пострадавших нашли. Всех нашли. Убьют его на зоне, так думаю.
Лицо старого Извольского разгладилось, обретя каменную невозмутимость.
— Я понял вашу позицию. Могу я позвонить моему адвокату?
— Можете. Конечно можете. А когда он откажется вас представлять, мы предоставим бесплатного. Все знают, что тебя списали, и все знают, кто тебя списал. Недвижимость описана, счета заблокированы. И за границей это сделано гораздо надежнее, чем у нас. Тебе же даже бежать некуда. Зря ты с дойчами связался- это корпоранты, а этим зверям ты даже не на зуб, так, походя раздавили и не заметили. Но они хоть дело полезное делают.
— Ты даже не представляешь, капитан, сколько у меня денег…
— Денег? У тебя? У тебя ровно столько денег, сколько ты сможешь защитить. Богатые удивляют меня. Сначала плюют на закон, нарушая все правила и расшатывая систему, а затем бегут к государству с требованием защищать их собственность. Тебе казалось, что ты очень богатый человек? Нет. Ты всего лишь кошелек, в который государство, на которое ты плевать хотел, положило денежку. А теперь ты весь перемазался в дерьме- и денежку переложат в другой кошелек, чистый, а тебя, хозяин жизни, как гондон использованный брезгливо выбросят. То, что вывез- приберут дойчи. Вот и все. Адьес, амиго!
Влекомый дюжими бойцами Извольский с тоской наблюдал свой белокаменный замок, в одночасье превратившийся в муравейник. Черные фигуры были повсюду- в гараже, в оранжерее, в парке паковали охранников. Дорога в бронированном минивене, помещение в камеру-все это прошло словно мимо него. Он ждал. Ждал и надеялся, что все происходящее окажется лишь инцидентом — мимолетным кошмаром, который можно будет разрулить за деньги. Пусть даже за большие деньги, пусть! Лишь бы только пришел адвокат- не нужно поднимать скандала, не нужно жалоб и наказания дерзких ментов- уже ничего не нужно! Нужно только выбраться, выбраться на волю! На третьи сутки он перестал ждать адвоката. На пятые сутки он ждал вызова на допрос. На десятые сутки он стал ожидать смерти.
Глава 38. Допрос
Реал. Москва.
— Гражданин Извольский, для ознакомления вам были переданы копии материалов дела и предоставлено помещение. Вы со всеми ознакомились материалами ознакомились? Время еще нужно?
— Да. Нет.
— Простите?
— Да, ознакомился. Нет, не нужно. — голос старика звучал глухо и безжизненно, словно монотонная речь старинной механической куклы. Извольский как-то сгорбился, съежился и обмяк- словно из мягкой игрушки выдернули стальной каркас, делавший ее твердой и объемной. За десять дней он разом постарел лет на двадцать, превратившись из возрастного ухоженного бизнесмена в потертого небритого бомжа. Элитная одежда и обувь без должной заботы выглядели уже сущими обносками, дополняя помятое морщинистое лицо с кругами под глазами от бессонных ночей и десятидневной щетиной.
— Владилен Романович, вы меня понимаете? — бывалый оперативник вглядывался в старика с нешуточной тревогой. Обвиняемый откровенно плыл и плыл нехорошо. Сумасшедший подозреваемый на суде- морока та еще.
— Может, вам нужно что-нибудь?
— Нужно? Мне? Уже не нужно… Ничего не нужно… — беспорядочно бормотал старик, путаясь в словах, а потом вдруг заговорил с жаром, торопясь и давясь словами, лишь бы успеть сказать, до того как перебьют:
— Вы ведь меня презираете. Презираете, знаю. Вам не понять. Вы не можете понять. Пока была Марта- был смысл. Да, пока была Марта. Вы не понимаете ничего. Она же так смущалась, когда просила денег на свои концерты, содержание учеников из провинции. Господи, какие-то жалкие гроши, копейки делали ее такой счастливой! Я- да мне плевать было, не понимал я этой музыкальной чуши- у меня ведь и слуха-то нет — я грелся в лучах ее сияющего лица! Она же искренне считала меня… Она любила меня! Вы не поймете, она ЛЮБИЛА МЕНЯ! Такого, какой есть. Двадцать лет прошло- а я не могу посмотреть ни на одну женщину. Не хочу смотреть- одни уродливые карикатуры! Когда пришла эта беда, я не понимал только одного. За что?! Я бы понял, если бы я- тогда уже было, за что- да уже раз на десять было! Но она?! Марта?! Это же ангел, чистый свет во плоти! Как так?! Я не смог ее вытащить- банально не хватило денег. Грязной резаной бумаги… Той самой, что я десять лет просто раздавал на всю эту благотворительность. Понимаете? Если бы я не слушал ее и не раздавал- она была бы жива. Пусть не любила меня, пусть ненавидела- но жила!!! И тогда… Да, тогда я решил- нет, не решил- поклялся, что позабочусь о нем- о единственном, что от нее осталось! Что он будет иметь все самое лучшее, что вся моя жизнь будет только для него! Плоть от плоти ее… Справедливости не существует! А значит никаких эмоций, никакой жалости! К черту все- важна эффективность! Прибыль! Благотворительность не работает- верьте мне, я испытал это на своей шкуре! Двадцать лет. Лучшее образование, лучшая одежда, лучшие машины- все лучшее! Лучшие женщины. Вы говорите- он изнасиловал… Может, он просто мстил этому миру, который оставил его без матери.
— Как же ты теперь посмотришь ей в глаза? — задумчиво протянул следователь:
— Ты же вырастил из ее сына конченного ублюдка!
— Неправда! — сорвался вдруг на визгливый фальцет Извольский:
— Ложь! У него было все-все самое лучшее! Я сделал для него все- слышите, все! Все, что было в силах человеческих! И даже больше! Я по двадцать часов в сутки не спал! Я под стволами ходил, чтобы у него было все! Меня заказывали четыре раза, а я выжил! Все для него!
— И? — голос следователя, напротив, был холоден и спокоен. Отдельные слова падали словно камни:
— Что. Ты. Вырастил? Законченного эгоиста? Потребителя? Насильника?
Смотреть на брызгающего слюной старика было противно, но он заставил себя взглянуть в глаза старого Извольского. И жестоко добил:
— Ты уверен, что именно о таком ублюдке она мечтала?
Старик завыл. Упав на пол, он свернулся в позу зародыша, раздирая лицо ногтями. Ворвавшийся дежурный попытался, было, усадить его, но следователь отрубил:
— В камеру!
Глава 39. Марта
Реал. Москва.
Истерического старика уже давно выволокли, но раздражение следователя никак не проходило. Пальцы жили своей жизнью и на экране визора вдруг, как живая возникла она- Марта Извольская, в девичестве Марта Карловна Нойберг- дочь обрусевшей и обнищавшей немецкой фамилии. Странно, но на фотографиях она была то откровенно нехороша, то поразительно прекрасна. Битый жизнью офицер всерьез грешил вначале на грим и ретушь- но на большинстве профессиональных фото она, как раз, и казалась непривлекательной и пустой куклой. А вот в джинсах, майке и в окружении голоногих детей — он жадно всматривался в бесхитростное конопатое лицо и словно видел улыбку матери. Своей, рано ушедшей, но намертво врезавшейся в память. МАМЫ. Той, что любит безо всяких условий. Той, что воспевают поэты и бродяги-сидельцы. Черт. В сети можно найти совсем не все- но десяток звонков по старым друзьям, давним знакомым и знакомым знакомых их знакомых постепенно дополняли образ, делая его все более целостным и завершенным. Логика говорила, что все это лишь пустая трата времени, но душа требовала во всем этом разобраться и понять.
