К вечеру он достиг деревни, в отличие от столичных окрестностей лишённых лоска, и иначе как медвежьим углом её не назовёшь — так, три десятка почерневших домишек с пузатыми амбарами, приземистыми овинами, да плохонькой церквушкой, едва-едва обмазанной известью по цоколю. Вслед рыцарю забрехали все собаки, полетели в спину две полешки — нечего тут разбойнику ходить. Свечей не жгли, темень быстро сгущалась. Слава пророку Амосу и близости большой дороги нашлись хоромы с медным отсветом слуховых окон — харчевня. Жаль нет ни медяка переночевать. Слуга принял поводья, рыцарь нырнул в низенькую дверь сеней.
Харчевня освещалась жаровней посреди комнаты, да сальными светильниками. Под ногами скользила гнилая солома, бегали заполошные куры, несло вонью нужного чулана и навоза. Четыре стола с лавками, за ними развесёлая братия домогается двух бабёнок. Стоящая при них горбунья в видавшем виды плаще, лупила клюкой всякого, кто подступался без денег.
Хозяин, толстощёкий, уверенный человек, в засаленном фартуке, окинул взглядом почерневший от времени дублет рыцаря, дешёвого сукна бриджи и просящие каши сапоги и продолжил подливать пива в деревянные кружки гостей.
— Руки прочь, вонючие дупы, — с гонором приговаривала горбунья. — Эти девы возлежали в шелках и давились дорогим вином. Изо рта их несёт смоквой. Едал ли кто из вас, сучьих детей, смокву? Едал, так тот достоин с ними возлежать.
— Кончай балаган, старуха, — начали терять терпенье мужики. — Смоква это у столичных гостей, а у нас они опробуют крестьянскую брюкву. Вот прямо сейчас. — Из-за стола встал детина, развязывая пояс.
— Сеньор! — елейно воскликнула горбунья, порываясь приблизиться к вошедшему рыцарю. — Я вижу, вы достойны провести ночь с дочерьми Великой Бонжурии, чьи ноги лобызали гордые и изящные бароны.
— Совсем ослепла, мамаша, — хохотнул владелец харчевни. — Энтот господин едва ли может позволить себе хотя бы брюкву. Ребята, отстаньте от этих неумёх в кружевах, под этим плащом скрывается лучшая шлюха по ту и эту сторону Сиськохолмья. Не смотрите на горб, это у неё рабочая поза. Да, мадам Полиссон?
Старуха откинула капюшон и презрительно смерила взглядом хрюкающего от смеха хозяина. Красоту её не сломили ни возраст, ни болезнь: льняные волосы, жгучие карие глаза, колдовского здоровья кожа едва тронутая морщинами.
— Да тут надо поработать. — Дружки детины, осклабившись, расстегнули пояса.
— Кто посмеет тронуть этих женщин, — со скрежетом вынул клинок из ножен сэр Сим, — лишится своих брюкв.
— Болван! — неожиданно осадила его женщина. — А мы на что жить будем? — она шагнула к опешившему детине, сжала причиндалы и заверила остальных: — Я и мои девочки могут сделать так же и руками, и междуножьем. Так что ищите денежки, а иначе…
Мужик, запевший фальцетом, упал как озимый, едва мадам Полиссон разжала кулак. Один из дружков начал бузить, но бонжурские девы вдруг оказались по обе его стороны и схватились за гениталии, растянув их, словно выжимая простынь. Гости переглянулись, поджали ноги.
В повисшей тишине снаружи нарастал топот копыт. Резкое ржание, визг собак, грубые окрики — в харчевню ввалились господа. В ярких бархатных жиппонах, малиновых мешковатых штанах со здоровенными гульфиками из плотного сатина. Все четверо в бонжурских кружевах, при шляпах и усах.
— Барон Шванки! — вскричал хозяин харчевни, бухаясь на колени. — Я же заплатил ренту-то.
— К чёрту! — резко вскричал господин в летах и говорил далее отрывисто, словно задыхался. — Я на тропе войны. Моя гордость снова в деле. Мне нужно право. Право первой ночи.
— Да заберите этих дев, — подобострастно зачастил хозяин. — Смоквы ели. Пахнут брюквой. И эта Полиссон может…
— Бабы — фи! — поморщились господа, срывая гульфики. Следом за ними ворвалась помещичьи слуги со спущенными шароварами.
Сэр Сим схватился сразу с тремя мужеложцами и быть бы ему битым и изнасилованным, но еврея ловко вытащили из боя полуголые девицы. При виде женских прелестей служилые люди брезгливо отступили.
— Ох, тяжело живётся народу! — заверял всех пожилой барон, окучивая рыдающего хозяина харчевни.
Выбрались через овинник. Сэр Сим не оставлял меча в сторону и грозился карами, потрясшими в своё время Содом и Гоморру.
— Поменьше проклятий, добрый господин, — упрекнула его мадам Полиссон. — Этот мир и так проклят достаточно.
— Как церковь может терпеть содомитов, — возмутился рыцарь, — пусть и благородной крови?
— Возможно их сразил местный настоятель, разрядившись в брабантские кружева и женскую щёлковую сорочку и раскрасив губы помадой. Здесь даже в самом тёмном углу творятся самые тёмные дела.
— Но что тому виной, сударыня? — изумился речам мадам Полиссон рыцарь.
— Не иначе проклятия, добрый господин. С тех пор как намедни началась битва гёлистанок со зверолюдами всё идёт наперекосяк, и существа истекают похотью. Едва землю накрывает зелёный туман, перед глазами встают самые потаённые плотские желания. До нас докатываются только глотнувшие отравленный воздух.
— Но откуда?..
— Оттуда. Я и мои девочки испытали на себе все самые низменные и грязные желания. И единственное что возбудил в нас зелёный туман — большую и чистую любовь. Мы не могли более находиться рядом с похотливыми землями, но торговать телом — это единственное, что мы можем. Ныне идём прочь из Рафляндии искать царство любви и справедливости. Знаешь ли такую землю, рыцарь?
— Нет, блаженная женщина, — смиренно ответил сэр Сим. — Мой народ ищёт её не одно столетие. Возможно, она где-то в пустыне. Ибо чистую любовь можно взрастить лишь в нетронутой страстью пустоте.
— Мудро, — кивнули женщины. — А сами вы куда, добрый сэр?
— Навстречу к тьме. Мне нужно найти девушку по имени Лайм. Она… Её невозможно спутать. Зелёная как трава. Но более моих поисков я не могу оставить в беде добрых женщин. Я должен стать их защитником. Мой меч к вашим услугам. Но и мою Лайм я не могу бросить. Но я должен защищать вас и…
— Что, бздишь ехать к тьме? — поморщилась мадам Полиссон.
— В путешествии с рыцарем вас не тронут, — по-деловому заговорил сэр Сим. — Стол и кров в замке сеньора. И у меня есть скидочная карта в купеческие лавки Л'Этуаль.
— Искуситель, — мурлыкнула мадам Полиссон.
Пока насиловали харчевню, у насмерть перепуганного конюха за безбоязненный проход домой в обществе девиц, вытянули пропитание — ситный хлеб, молоко и засохший сыр — да фонарь на тонком удилище.
Чем гуще лес, тем ближе Трахолесье. Издавна здесь невозбранно плодилась нелюдь. Добрые люди обходили лес стороной, плохие находили кров, постель и забавы. Сэр Сим считал себя человеком ужасным, раз исходящая салатовой слизью девка возбуждает в нём нежные и искренние чувства. При первой встрече он решил, что нет более чистого существа и даже пороки её — не более, чем пороки безвинного дитя.
Из подлеска с воем и шипением вылетел шерстяной клубок. На миг свет фонаря вырезал окровавленную девушку и двух алчущих зверолюдов и девчонку с оленьими глазами — мавку, — вцепившуюся зубами в руку противницы. Могло показаться, что идёт смертельная схватка, но куча-мала ревела от наслаждения. Девушка рвала сломанными ногтями груди зверолюдных мужиков, мавка — девушку и все кричали от удовольствия, судя по лицам и мордам.
Сэр Сим путано зашептал молитву на причудливой смеси иврита и романского. Всё что он помнил на языке предков — мидраши; на ум пришли слова старого ребе о трубах Иерихона. Как под стать истории: он один против грозных ханаанцев, рядом — блудница Полиссон с домочадцами.
Он бы и завопил, да начисто лишился голоса. В отличие от жеребца — тот с диким ржанием бросился в гущу схватки. Потоптавшись копытами, он умело пристроился над обессиленным зверолюдом и пробил беднягу немалым пенисом.
— У дурной лошади привычки хозяина, — строго прокомментировала курьёз мадам Полиссон. — Конь ваш, сэр, отравлен. А каковы же ваши грязные мысли?
— Я люблю девушку Лайм, чья кожа — весенние травы, — попытался абстрагироваться сэр Сим, но низ живота предательски опалило, и наружу вырвался монстр лишь не намного меньше конского. — О, бегите от меня дамы, ибо я одержим!
