сгорела! Народ взбеленился! Я у куратора был, он мне и рассказал, что тебя линчевать сейчас придут!
Я фыркнул:
— Что ж эта камера такая слабая?
— Да не камера. Там же оператор сидел! Новичок, как я понял.
— А. Возбудился и кончил на материнскую плату?
— Ну, почти. Паренёк пришёл в ужас, когда подумал, что это увидит твоя мама. Он пришёл в ужас, а не ты! И поторопился остановить запись. Дальше слухи... Говорят, споткнулся, влетел куда-то головой, всё закоротило, самого в больницу увезли. Ну и чудесным образом вся программа оказалась стёрта с жёсткого диска.
Тут я уже ржанул. Ай да я! Ай да молодец! Коляня будет батькой гордиться. Кстати, надо бы немного прийти в себя и разобраться, где он шляется, революционер этот недоделанный.
Всё-таки раньше проще было, когда Колян, пусть и в теле здоровенного бугая, вёл себя, как подобает трёхлетнему пацану. Но после того, как Вивьен из идиотских соображений затащила его в ловушку, где он провёл несколько дней под ударами неписей, не в силах ни отключиться полностью, ни умереть и реснуться, у пацана случился какой-то скачкообразный рост. Лет восемнадцать, наверное, пролетел в развитии. И вот — имеем что имеем. Малолетний дурачок с синдромом Избранного, хочет устроить революцию, свергнуть Создателей, захватить реал и трахнуть Мисс Мира 2021. Последнее — это я от себя уже добавил, но, думаю, Колян бы от Мисс Мира не отказался. Видно, что мальчик повзрослел во всех отношениях.
— Смешно тебе! — горестно воскликнул Дон.
— Ну а хрена ж мне — плакать, что ли? — резонно возразил я. — Ну, выпил. Ну, похулиганил. С кем не бывает. Починят они свою камеру.
— Они-то починят. Да только все записи со вчерашнего дня теперь стёрты. Люди душу изливали.
— Ой, п**дец, ну стыдно, стыдно! Когда там уже финиш, Донни? Я устал...
Цинично это было по отношению к ослу. Ну, он скачет, а я — устал. Но у каждого, я считаю, своё жизненное предназначение. Ослу — скакать, мне — творить музыку. Вот когда я музыку творю — я ж не жалуюсь, что устал, в отличие от этих двух халтурных сессионщиков, Ромы и Иствуда. Нет, я фигачу, как завещано, от сих до сих, и мне ещё мало! А вот скакать на осле — это я уже пас. Впрочем, соглашусь, это гораздо лучше, чем скакать без осла.
— Стоп! — крикнул Дон.
Лимузин красиво, с пробуксовочкой остановился.
— Куда «стоп»? — возмутился я. — Дон, ты попутал? Это не твой кабак! Да это и не кабак вовсе!
— Я тебе про кабак слова не говорил! — рявкнул Дон. — Слезай!
Я скатился с осла, чудом устоял на ногах. Наверное, удивление придало мне сил. Я смотрел на дом, перед которым мы остановились. Никогда такого не видел. Здесь. Этакая хижина в японском стиле. И вместо православной двери — японская бумажная херня, которую нужно отодвигать в сторонку.
— Пошли! — дёрнул меня за рукав Дон.
— Дон, побойся бога, ну его на**й, да на эту халупу даже смотреть холодно!
— Зато здесь тебя искать не будут! — заорал Дон.
— Да нехай найдут! Может, сожгут у столба, всё погреюсь. А там — реснусь дома, Лимузин пивка притаранит. Да, Лимузин?
— Мёрдок! — Дон схватил меня за грудки и даже приподнял, чтобы прямо заглянуть в мои наглухо убитые глаза. — Если ты за счёт чего-то и держишься в этом городе, так это за счёт того, что у тебя неоправданно много друзей. Но сейчас там, в этой толпе, Иствуд и Сандра. Ты понимаешь, до чего ты довёл их?! Дай людям время остыть. Я пока распущу слух, что ты ушёл из города. А ты — сделай, что полагается.
Тут Дон поставил меня на снег и сунул в руки мешок золота, от чего я вообще охерел. И толкнул к японской двери.
— Я в ратушу, — сказал Дон. — Найди меня потом. Пароль — стеклянный альпинист.
— Почему стеклянный?
— Первое, что в голову пришло. Давай!
Хлопнув меня на прощание по плечу, Дон ускакал. Мы с Лимузином проводили его взглядами, потом переглянулись.
— Херня какая, Лимузин, — пожаловался я.
— Лютая херня, хозяин.
— Ладно, пошли, посмотрим, чё дают. Мож, сакэ...
И, подбодрив себя такой надеждой, я решительно отодвинул тоненькую и холоднючую на вид заслонку.
Внутри оказалось вот точь-в-точь так, как обещали азиатские фильмы про всякое разное скучное кунг-фу. Здоровенное такое помещение, с бумажными такими стенами и ни одной, сука, чугунной батареи. Тем не менее, когда я закрыл за собой бумажную дверь, стало тепло. Не то чтобы прям жарко, но всяко лучше, чем на улице.
— Добро пожаловать, — пропищал чей-то голосочек. — Меня зовут Танигава, могу я узнать ваше имя?
— Мёрдок, а чё? — повернулся я на голос.
Передо мной стояла стрёмная до жути японка. Ей было, наверное, лет пятнадцать — мелкая, видно сразу, — но раскрашенное белой краской лицо накидывало ей лет четыреста-пятьсот, а эта причёска традиционная вообще вымораживала. Я содрогнулся.
— Добро пожаловать в Дом Перевоплощений, Мёрдок-сан.
— Тебя чё, Иствуд отъ**ал? — вырвалось у меня.
— Не понимаю, о чём вы, — прощебетало существо по имени Танигава. — Вы бы хотели изменить внешность?
Я долго-долго смотрел на эту курицу, которую с чувством нарисовал какой-то конченый извращенец, и до меня медленно-медленно доходило.
— А-а-а, — протянул я. — Так оно вона чё. Это, значит, Дон от меня ждёт, что я позорно изменю внешность. Ты видал, Лимузин?
— Возмутительно, хозяин, — отозвался осёл.
— Слышь, Танигава, — почесал я затылок. — А Экси тоже, что ли, тут перешивалась, у тебя? Ну, эта... AxiLess?
— Имена моих клиентов останутся тайной навеки, — гордо и таинственно сказала японка.
— Ну и ладно. Мне всё равно по барабану. Слышь, Танигава, или как там тебя... Я тут пока прилягу, а ты притарань мне одеялко и футон — ну, матрас этот ваш, расовый. И сакэ чашечку. Ну и суши какие-нибудь насуши по-быстренькому, хотя я особо не голодный. На́тебе монетку, доченька.
Мне захотелось сфотографировать эту офигевшую японку, держащую в руке золотой. Но фотографировать было не на что, и я спокойно улёгся на пол. Вот за что японцев уважаю — народ простой. У нас вот как?
