брала на себя ответственность.
Стоило мне сесть на крайнее место, следом зайти графу, а слугам закончить сервировать небольшой складной столик в центре прохода и уйти — как рядом с дверью появился лейтенант с моим посохом. Едва заметно кивнул графу, лейтенант сообщил, что только он один стоит около кареты и никого больше. Дверь закрылась. Вуаль аккуратно отодвинулась в сторону. Лицо девушки словно спустилось с картин знатных художников, тративших все гонорары в поисках лучшей кисти, способной отобразить на холсте женскую красоту. Графиня в своём походном костюме села на край кушетки и только было потянулась к столику, но посмотрела на меня.
— Прошу меня извинить, но я с самого завтрака ничего не ела. Просто кое-кто кое-что забыл.
— Лаиса, я готов молить тебя всю жизнь о прощении.
— Не стоит, я не смею обижаться, — девушка мило улыбнулась мужу, а после посмотрела на меня. — Не тратьте на меня время. Мне потом всё расскажет Ханол.
— Моя супруга права, — граф поспешил разлить чай по чашкам. Графиня уже вовсю хрустела хлебцем с вареньем и жадно поглядывала на лежащее рядом яблоко. — Ханол будет её сопровождающим на празднике.
— Что насчёт князя, неопасно?
— Старинная забава многих старых семей, подсылать на дорогу неприятности. Никто не нанимает их напрямую, а вербовщик не всегда говорит правду наёмникам.
— Тогда не будем терять время, — я достал из кармана сложенный в четверть лист бумаги. Взгляд графа застроился. — Всё, что диктовал мне Мялись Шалский, и всё, что я записал своими руками перед стенами Кратира. Слово в слово. Единственно, мне не получилось передать подчерк его огромной росписи, но, надеюсь, это не критично.
— Даже не смейте о таком думать, — дрожащим голосом проговорил граф и не менее дрожащими руками раскрыл письмо. Его взгляд бегал по строчкам, пока не остановился на финальной подписи.
— Отец, о чём ты? — глубоко вздохнув, граф прикрыл глаза рукой. Вскоре он опять вчитался в письмо. Потом ещё, и ещё. Затем граф тяжело вздохнул и передал лист жене, а сам пристально посмотрел на меня. — Я не хочу оскорблять вас, но… Вы уверены, что это именно то, что говорил мой отец?
— Как и то, что под этим стягом ходил его отряд, — я выудил из-под куртки плотно сложенное фиолетовое полотно и передал графу. Ратона мелко затрясло от изображения раскрытой ладони с кольцами на среднем пальце и мизинце. — Этот стяг я взял, когда вашего отца плени. Я хотел отдать его Мялису, но всё случилось слишком быстро. Оно всё время хранилось у меня. Я не взял на себя смелость постирать его или как-то по-другому привести в опрятный вид. Я боялся испортить ткань.
— Ни вам… Нет, ни тебе извиняться за подобное, — граф опять закрыл глаза ладонью и глубоко задышал.
— Дорогой, послушай, может быть, это всё же какое-то послание?
— Оно и есть, Лаиса. Это оно и есть, но что? В чём… — граф вдруг резко посмотрел на меня. — Мой отец хоть что-то ещё говорил? Его же должны были допрашивать.
— Да, его допрашивали. Один раз при мне.
— Что он говорил тогда? Нет, это слишком расплывчато. Он говорил что-нибудь про древоделов или какие-нибудь ножи, или о направляющем неприкаянных благородного, или про вот это чёрное и луну?
— Я вообще ничего не понял из сказанного. Ничего подобного я не слышал.
— Раний, ты точно уверен, что это именно про тот нож? — спросила графиня, в который раз перечитав письмо.
— Уверен. В одном из давних писем он писал про мой первый нож, упоминая его вместе с историей про этого Ярофа-Древодела. О том, что мне нравилась та история и свой первый нож я выпросил во время фестиваля, в очередной раз наслушавшись этой байки. И вот опять этот нож.
— А-а… — я замолк, не зная, какие подобрать слова. В моей голове родилась настолько безумная идея, насколько вообще может быть безумной мысль запитать квантовый суперкомпьютер от мощности одной картофелины. — А что это за направляющий неприкаянных?
— У тебя есть идея? Молю скажи…
— Нет, сначала ответь на мой вопрос, — я говорил голосом резким, не позволяющим пререкаться. Раний холодно посмотрел на меня, но графиня положила руку на его плечо. Граф остыл.
— Я не знаю, о чём именно говорил мой отец. Он в нескольких письмах наставлял меня, что быть правителем — это быть похожим на тех, кто направляет неприкаянных. У опустившихся на дно разумных, кроме выбора потерять честь, есть выбор её сохранить. Им нужно взять оружие, но тогда разумный теряет прошлого себя. И есть те, кто таких разумных направляет, уводя от дороги хаоса и бесчестья.
— Я так понимаю, мы перешли на ты?
— Если в близком кругу, то только на ты. Это всё, это послание, стяг отца, что ты сделал для него… Мне безразлична судьба остальных твоей расы, как тебе безразлична моя, но лично тебе я безмерно благодарен, Лик’Тулкис.
— Ликус. Моё полное имя слишком сложно. Разрешаю тебе им пользоваться, и вам, графиня, то же.
— Тебе, Ликус. Мы с Ранием одна семья. Благодарен он — благодарна я.
— Что ты хотел сказать? — чуть не молящим голосом спросил Раний.
— Что у меня есть безумное предположение насчёт всех этих посланий и недомолвок. Но оно настолько безумное, что я себя считаю идиотом. Нет, граф, не надо смотреть на меня подобным образом, я ничего не скажу, пока лично не удостоверюсь. Да и, будем откровенны, при всём желании ты никак не сможешь проверить мою догадку. Мне потребуется некоторое время, наверно, несколько месяцев, но я всё сделаю сам и сообщу через Ханола.
— Нет, так не пойдёт.
— Граф…
— Я недоговорил. Понимаю, что твоя догадка безумна, я рискую накликать на себя беду, начни её проверять. Но не надо через Ханола. Он часто виделся с тобой, на его репутацию падёт тень. Нужен другой способ.
— Есть же священный договор, — Лаиса посмотрела на своего мужа. — Ликус может прибыть в Трайск и попросить личной аудиенции…
— Нет, это слишком. Можно попросить ночлега, но Ликус станет обязан мне.
— А что, если это сделает ученик-магессор академии или, скорее всего, сам магессор академии? — я покосился сквозь телегу туда, где стояла повозка с готовой пластинкой.
— Тогда я буду обязан предоставить ему лучшую комнату, не прося ничего взамен. Если бы был патронаж, то было бы проще.
— Я не понимаю, что это означает, но сейчас об этом даже думать не хочу. Через восемьдесят дней, или чуть больше, я буду проезжать через Трайск.
— На южных воротах капитан стражи будет поставлен в известность. Он тебя остановит, а дальше сам знаешь,
