Я села на песок, стараясь держаться как можно дальше ото всех, и обхватила руками колени.
– Эй, ты! – крикнул Юркмез. Вообще-то он был в курсе, что я не понимаю арканзийского, но не счел нужным придать этому особое значение. – Что расселась, как госпожа? Давай помогай с джамалями!
Возможно, обратись он ко мне другим тоном, я бы встала и принялась помогать. Тем более что к животным я относилась хорошо. Но в этом окрике было столько презрительного высокомерия, словно передо мной был не раб, а по меньшей мере визирь. Вынужденный пресмыкаться перед Илкером, надсмотрщиком, да и многими другими, он решил, что сможет отыграться на мне. К тому же я дико устала, а говорить о моем настроении и вовсе бессмысленно. Я просто ненавидела весь мир. Тихо, но оттого не менее сильно.
Поэтому я сделала вид, что не понимаю его слов. Юркмез разозлился: смысл его приказа можно было понять и без знания языка, по жестам и по ситуации в целом. Но я лишь посмотрела ему в глаза, жестко и выразительно, с молчаливым вызовом, и он отстал. Продолжил заниматься джамалями в одиночку, что-то невнятно бурча себе под нос.
Изначально я собиралась бежать в эту ночь. Но усталость изменила мои планы. Кое-как прислонившись к стойке шатра, я просто уснула, даже не дождавшись, когда на костре дожарят мясо.
Проснувшись, я обнаружила, что лежу на песке, укрытая чем-то вроде плаща; под головой обнаружился еще один кусок ткани, сложенный в несколько раз, чтобы заменить подушку. Интересно, кто это так обо мне позаботился? Готова отдать голову на отсечение, что не Юркмез.
Желудок моментально напомнил о том, что я уснула не поев. Завтракали остатками вчерашнего мяса, кроме того, ели прихваченные с собой сыр и хлеб. Запивали водой, которую, однако, использовали очень экономно. С самого начала пути каждому из нас выделили по фляге, но фляги рабов были значительно меньше, чем те, что предназначались господам, равно как и свободным слугам – надсмотрщику и телохранителю.
Еда рабов тоже отличалась от еды хозяев. Фактически нам были щедро предоставлены объедки. Те куски мяса, что подгорели или просто были слишком жесткими. Кусок сыра с той стороны, что успела слегка заплесневеть. Впрочем, мой желудок не был настроен привередничать, тем более что во время путешествия на пиратском судне нас тоже не так чтобы шикарно кормили.
Тем не менее, когда время завтрака закончилось, а рабы и слуги занялись верблюдами и шатром, ко мне подошел Ренцо и безмолвно протянул кусок мяса и флягу с водой. Мясо выглядело совсем не так, как наше, оно было сочным и мягким. Фляга тоже была большой – видимо, принадлежала самому Ренцо. Я приняла мясо, кивнув головой в знак благодарности, и быстро его съела, а вот отпивать из фляги не спешила. Указала на свою собственную: дескать, у меня еще есть вода. Ренцо покачал головой и настойчиво вложил большую флягу мне в руки. Что ж, если он такой нежадный, не стану отказываться и сэкономлю немного собственной воды. В пустыне это может оказаться весьма полезным. Сделала несколько больших глотков и вернула флягу ее владельцу.
И краем глаза успела заметить, с какой неприязнью и завистью глядит на меня Юркмез. Что ж, по-своему его можно было понять. Хотя, с другой стороны, я не спешила придавать слишком большое значение произошедшему. Это хорошо, что я получила больше еды и воды. Но с точки зрения целей, которые преследовал при этом Ренцо… Я по-прежнему не сомневалась: он просто пытается приручить меня, как дикого зверька. Знала и другое: ему это не удастся.
Весь день, не считая непродолжительных привалов, мы провели в путешествии по пустыне. Выехали, когда солнечный диск только-только начал подниматься над барханами. Первые часы не останавливались вовсе, стараясь по максимуму использовать не слишком жаркое раннее утро. Постепенно солнце поднималось все выше, и жара становилась нестерпимой. И это притом, что небо сегодня было подернуто странной белесой дымкой, казалось бы, ослабляющей солнечные лучи. Даже само солнце было странным: совершенно белый круг, как будто луна, но только более яркая, на которую трудно смотреть.
Тем не менее жара была невыносимой. Пот стекал с лица струями, тем более что я все-таки не снимала с головы белую тряпицу, предохраняющую от солнечного удара. Зато максимально закатала рукава и раскрыла ворот платья. За что вскоре и поплатилась: кожа на лице и прочих столь неблагоразумно открытых солнцу местах покраснела и по ощущениям горела огнем. До нее больно было дотронуться. Особенно сильно пострадали руки, нос и щеки.
Во время привала, сделанного уже после того, как солнце стало клониться к западу, Юркмез обратился к надсмотрщику, ответственному за запасы воды, с просьбой заново наполнить его флягу.
– С какой это стати? – возмутился тот. – Ты получил ровно столько воды, сколько необходимо до конца дня.
Я гадливо поморщилась. Конечно, терять рабов они не хотели, а потому наверняка очень точно рассчитали, сколько воды необходимо каждому, чтобы не потерять сознание от обезвоживания. Но при этом не предоставили ни одной лишней капли.
– Но моя вода уже закончилась!
Юркмез демонстративно перевернул свою флягу горлышком вниз. Из нее и правда не вытекло ни капли.
– Стало быть, ты неэкономно ее расходовал, – и бровью не повел надсмотрщик. – До вечера ничего не получишь. А наперед будешь знать, как правильно пользоваться запасами.
Юркмез был очень зол, но больше ничего не сказал. Я подумала было: не поделиться ли с ним собственной водой? Путешествовать по пустыне, не имея возможности сделать глоток, очень мучительно. Я и сама как следует настрадалась, постоянно отказывая себе в питье из соображений экономии. Но, встряхнув собственную флягу и поняв, что там воды тоже осталось на донышке, проявлять самопожертвование не стала.
Немного перекусив тем, что перепало от щедрот хозяев, я уже привычно села с краю, прислонившись к стойке шатра, стараясь максимально спрятаться от солнца в отбрасываемой им тени. Лицо, руки и шею нещадно жгло. Должно быть, кожа как следует раскраснелась, во всяком случае рабы поглядывали на меня с усмешкой и пару раз тихонько обменялись язвительными, судя по интонациям, репликами. Я чувствовала себя так, будто у меня поднялась высокая температура. Желания жить это не прибавляло. Теплых чувств к хозяевам – тоже. Я вообще ненавидела сейчас все теплое. И как никогда хорошо понимала, почему у арканзийцев принято желать собеседнику тени и прохлады, а не света и тепла, как у нас на севере.
Человеческая тень упала внезапно на горячий золотой песок. Я вздрогнула и инстинктивно отпрянула, резко поднимая голову. Ренцо. Почему-то это заставило меня слегка успокоиться. Пожалуй, от этого человека я ожидала гадостей меньше всего. На втором месте, как ни странно, был холодный и немногословный Данте, а вот арканзийцев я боялась и ненавидела сильнее всех. Странно, с чего бы так? Ведь именно галлиндийцам я теперь принадлежу. Неужели стремление Ренцо меня приручить дает свои плоды? Но если так, чем я и правда лучше маленького дикого зверька?
Я вскочила на ноги и резко оттолкнула Ренцо, едва его рука коснулась моей щеки, предварительно опустившись в какую-то миску.
– Тсс… Тише, тише. – Ренцо примирительно выставил вперед руку, пока я пялилась на него ничего не понимающим взглядом. – Это для твоей кожи.
Он указал на миску, в которой обнаружилась какая-то густая желтоватая смесь, потом на мое лицо. Я начала понимать. Видимо, это какое-то средство для лечения обгоревшей кожи.
– Что тут случилось? – Голос Данте заставил меня повторно вздрогнуть.
Кажется, мой резкий скачок привлек его внимание.
– Ничего, – откликнулся Ренцо. – Пытаюсь обработать ей лицо, а она боится.
Данте неодобрительно покачал головой, переведя взгляд с моего носа на шею, а затем на руки.
– Она не местная, не знает, что в пустыне надо как следует закутаться, – заметил Ренцо. – Надо было ей объяснить, но как?
– Все равно не помогло бы, – заметил Данте. – У нее слишком белая кожа, не такая, как у нас. Лицо все равно бы сгорело. Ладно, попытайся объяснить ей, что она должна пользоваться мазью регулярно.
Он сам шагнул ко мне, указал на миску с желтой смесью и заглянул в глаза. От страха у меня мороз пробежал по коже.
– Это, – Данте почти коснулся пальцем мази, – надо наносить на кожу. – Он показательно провел пальцем по своему лицу.
Еще раз посмотрел мне в глаза, словно хотел достучаться до самых глубин сознания, и вернулся в шатер. Я вздохнула с облегчением.
– Давай. – Теперь ко мне снова подошел Ренцо. – Я покажу в первый раз, как это делать.
Я позволила ему приблизиться и, напряженно следя за каждым движением, предоставила возможность помазать обгоревшие участки кожи. Ренцо набирал мазь щедро, толстым слоем. Она была жирной и прохладной, отчего по настрадавшейся коже сразу же распространялось приятное ощущение. И, сколь это ни странно, мягкое прикосновение смуглых пальцев галлиндийца не так чтобы было мне неприятно.
