В конце концов, это надоедает настолько, что легче взять ножечек и самому себе по горлу черкануть. Ну, нет сил терпеть! Но стоит дойти до грани, как то ли благословением, то ли проклятьем из-за тонкой стены боли доносится: «Я здесь, здесь. Терпи, Ир! Это пройдёт. Главное, переждать…».
Он терпит, погружается — всплывает, погружается — всплывает — и терпит. Пока это воняющая собственным бессилием мерзость снова не догрызает до печёнок. Но: «Терпи, это пройдёт».
Нет, все же, то, что он сидит рядом — благословение. Не было бы его, и Ирраш точно все закончил, не выдержал. Понятно, что ни к чему хорошему такие выборы не приводят. Во Тьме легче точно не станет. Да и позор это — уйти, обычной боли не выдержав. Даже не пыток, а банальных переломов. Нет, хорошо, что он здесь. И очень хорошо, что именно он. Почему-то перед ним не стыдно. Знаешь, что поймёт, не осудит, призирать не станет и не отвернётся. Перед ним можно побыть слабым. Хотя свихнуться от боли — слабость?
Ещё какая! Но как же перетерпеть-то, когда сил больше нет?
— Терпи, Ир. Лекарь сказал — до утра.
Дожить бы до этого утра.
— Сколь…
Даже «сколько» выговорить не получается. Для этого надо зубы разжать, а страшно. Кажется, что внутренности немедленно вывернутся наружу.
— Два часа ночи. Я с тобой буду, не волнуйся.
Хочется сказать, что он и не волнуется. Что сам справится. Что сочувствие ему нужно, как пятая лапа. Только вот скажешь такое — уйдёт. А остаться в этом пузыре одному страшно. Страх сильнее гордости. Потому и молчит.
— Я здесь, не уйду, — как будто мысли подслушивает, душевед, Тьмой отодранный! — Терпи, я рядом. Я всегда рядом…
Адину он даже пошлого «спасибо» ни разу так и не сказал. Боялся, что после этого самого «спасибо» придётся ещё много говорить. А это многое разрушит. Легче сделать вид, что благодарить не за что.
— Вы проснулись?
Проклятый голосок выдрал в реальность. В которой боль была и вполовину не так мучительна, как во сне. А вот мрак кругом никуда не делся. Сплошная тьма без единого лучика света.
— Давайте, я вам помогу…
Что-то негромко брякнуло с жестяным звуков, словно деревяшку металлом задели. Вот что это может быть? Может, девчонка мечом размахивает?
Ирраш сжал кулаки так, что кончики отросших когтей впились в мякоть ладони, прорезали мозоли. Чернота перед глазами никуда не делась. Беспомощность тоже.
— С чем ты мне помогать собралась?
— Справить естественные надобности, — невозмутимо ответила девчонка.
— Да пошла ты… — от изумления вместо рыка вышло нечто удивлённое.
— Как скажете. Если мокрые простыни вас смущают меньше, чем моя помощь, то настаивать я не буду.
Кажется, Ирраш впервые в полной мере осознал значение фразы: «Нечего ответить». В смысле, сказать-то ему захотелось многое. Но, во-первых, в этом «многом» ценной информации не набралось и на медную монету. А, во-вторых, материться при этой блаженной сикилявке казалось как-то… Не стоит, в общем, этого делать.
Кстати, о них. О сикилявках, в смысле.
— Я сам, — рявкнул Ирраш, откидывая покрывало.
И судорожно соображая, если на нем хоть что-нибудь, кроме собственной кожи. Судя по холодному воздуху, как языком прошедшемуся по телу, на демоне даже нитки не имелось. Рука сама дёрнула угол, прикрывая самое сокровенное. Со стороны это, наверное, выглядело по-идиотски. Шавер окончательно сдёрнул одеяло, да ещё и ногой его отпихнул.
Во Тьму все!
— Где тут… — слово «сортир» выговариваться не желало. Как там по вежливому? Клозет?
— Туалет слева. Если вы встанете с кровати, то слева же будет стол. Вам надо сделать шаг вперёд, повернуться и ещё три шага до стены. Там дверь.
Его сиделка была безмятежна, как майское утро. Словно ей каждый день доводилось видеть психующих голых демонов. А Ирраш, между прочим, ещё и скалился.
Шавер вздохнул, заставляя себя успокоиться. Нащупал край кровати, сел, медленно, одну за другой спустив ноги на пол — каменный. Голова немедленно закружилась, но не сильно, вполне терпимо. А вот проклятая, слишком тяжёлая повязка на глазах немедленно съехала на нос. Ирраш попытался нашарить узел, но пальцы только путались в волосах.
— Вам помочь?
— Я сам!
— Сам так сам, — не стала спорить сиделка.
И даже вроде отступила. По крайней мере, ткань точно зашелестела и каблук щёлкнул по полу.
Демон послал повязку туда же, куда и все остальное — во Тьму, и выпрямился. Получилось неплохо. Ноги держали вполне уверенно. Если не принимать в расчёт, конечно, подрагивающие от слабости колени, туго перевязанное бедро и рёбра. Которые тут же сообщили хозяину, что вести себя смирно и не напоминать о существовании они согласны исключительно в горизонтальном положении.
Им Ирраш посоветовал отправляться вслед за повязкой.
По уму стоило бы, по крайней мере, нащупать хоть какую-то опору, но представив, как он стоит — голый! — посередь комнаты и слепо шарит вокруг себя руками, шавер едва опять не зарычал. Демон шагнул и… полетел на пол, не сумев даже сгруппироваться толком. Рухнул, как подрубленное дерево, плашмя. Да ещё челюстью и локтем саданулся до звёзд в темноте. И все это под аккомпанемент звона, грохота, бряцанья. Что-то очень тяжёлое вдарило по ноге, прямо под колено. А стеклянные осколки впились в щёку.
— Я же сказала, слева от вас столик, — оповестила его девица совершенно спокойным голосом. — И, думается, сейчас помощь вам все же необходима. Скорее всего, вы даже не можете сообразить, где кровать.
Вот тут она попала в точку. И точка эта находилась чуть ниже пупка, а вдарили по ней тараном. Он действительно понятия не имел, где-то, что всего секунду назад было сзади. Падая, шавер, кажется, всё-таки повернулся боком, пытаясь смягчить встречу с полом. Или нет?
— Я позову слугу. Это пожилой мужчина и ему совершенно всё равно, как вы выглядите…
— Уйди!
— Я уйду, не волнуйтесь…
— Пошла на… отсюда! — завопил Ирраш так, что у него самого уши заложило.
Демон ткнулся лбом в холодный пол, дожидаясь, пока его поднимут. Глаза жгло. До шавера не сразу дошло, что это просто слезы давят на обожжённые веки.
Что-то свеженькое в его новой реальности. В ней вообще было до Тьмы свежего, интересного и непознанного.
Женщина рождена для того, чтобы делать мужчину счастливым.
Где бы этот несчастный ни прятался!
Из наблюдений профессиональной принцессы
По успевшей не только сложиться, но уже и укорениться традиции после пробуждения и утреннего посещения бань Арха завтракала с Аррушей. После чего следовала прогулка по саду, музицирование или вышивание — на выбор. Затем обед, дневной сон, полдник, прогулка по саду, музицирование, вышивание или чтение книг — в вечернее время выбор развлечений становился значительно шире. И заканчивался день купанием, ужином с той же Аррушей. Ну а дальше можно с чистой совестью отправляться спать.
Поскольку не играть на инструменте, больше всего смахивающим на лук с пятью тетивами, не вышивать ведунья не умела, а герои романов ей уже сниться начали, на четвёртый день пребывания в гостеприимном шаверском доме лекарка готова была взвыть.
Дана, как и остальных гвардейцев, она в последний раз видела в день их прибытия. На все просьбы о встрече служанки-бесы делали большие глаза и благоговейно шептали, что мужчинам на женскую половину дома приходить не положено. Предположения о том, что у самой девушки ноги есть, и она вполне может самостоятельно посетить мужскую половину, воспринимались как сквернословие. Или ересь. Или просто бред.
Поэтому дурному настроению ведуньи удивляться не приходилось. Её: «Доброе утро!» — брошенное Арруше, в равной степени могло означать как приветствие, так и: «Как же я вас всех ненавижу!». А на подушки, которые тут стулья заменяли, она приземлилась с грациозностью слонихи, начхав на желание выглядеть так же изящно, как шаверка.
От мрачного взгляда ведуньи еда на тарелках, кажется, съёжилась. Впрочем, девушка её тоже видеть была не рада. От кислого молока с кусочками фруктов Арху уже тошнило, от сухого рассыпчатого печенья с мёдом в желудке начинались спазмы, а от местного слишком сладкого чая тянуло повеситься.
— Может велеть приготовить что-нибудь особенное? — изучив кислую физиономию ведуньи, предложила хозяйка.
— Яду, — буркнула Арха, коготком подцепляя из миски с йогуртом кусочки персика и с ненавистью их сжёвывая. — Ну, почему всё так долго-то? Пришли, поговорили со жрецом, вопрос решили — ушли. Чем они там развлекаются?
Арруша деликатно отвела глаза, изящно отправив в рот виноградину. Вопрос развлечения гостей обе девушки старались не затрагивать. Как раз после истерики Архи, вызванной вполне невинным замечанием, что мужчинам прислуживают самые красивые рабыни. Во всех смыслах прислуживают.
