Я проворочалась на кровати почти до двух часов ночи. Это, кстати, я заметила только сегодня, даже не имея часов, теперь я могла точно назвать текущее время. Расхождение было или нет — этого я пока не знала. Надо было проверять, но для начала мне надо было найти доверенного человека.
А пока…
Сдавшись перед собственными привычками, я поднялась с кровати. Проигнорировала свой пеньюар приличной леди и нацепила спортивный костюм, который в этом мире к счастью существовал, правда, исключительно в мужском варианте. Моему эльфу-портному пришлось очень постараться, прежде чем он перешил на меня пару этих замечательных костюмов. Ещё несколько шились уже по моим меркам.
Надев один из них, благо лежал он сверху, я накинула на голову капюшон, спрятав волосы. Открыла окно, огляделась и выпрыгнула на улицу. Если честно, я ожидала, что сейчас раздастся вой сигнализации. Но царила тишина.
Местные леди — настоящие леди и поэтому никогда не нарушают правила?
Впрочем, это была просто попытка настроить мысли на какой-нибудь более безопасный лад, чем размышления о том, что сегодня случилось. Или уж тем более, мысли о том, почему ни Дайре, ни дядюшка Хиль так и не вышли со мной на связь. Они же обещали! Они говорили, что обязательно со мной свяжутся, что не бросят меня. Страшно было, если честно, мир для меня был до сих пор враждебен, и два человека, в которых я поверила… Я не знаю, что бы со мной стало, если бы они меня предали.
Интуиция подсказывала, что меня не забыли, просто со мной не могут связаться. А страх от этого не спешил уходить куда-то.
Мимо взгляда мелькнули строения, вначале одна группа, потом вторая, потом третья, четвёртая. Я не смотрела, я сосредоточилась на том, чтобы бежать по узкой дорожке, покрытой каким-то очень твёрдым материалом, подозрительно похожим на наш асфальт, только естественно это был не он. Я даже наклонилась, чтобы его потрогать, когда поняла, что бегу по чему-то очень ровному и подходящему.
Свет луны был неравномерным, она то выплывала из своего укрытия — плотных облаков, то снова за ними пряталась. Я уже знала, что в этом мире три луны. И они на небосводе не круглый год, а по сезонам. Сейчас шёл сезон Белой луны — удивительно похожей на ту, которую когда-то я считала родной.
Я ещё не приняла этот мир разумом, но мое сердце уже смирилось. Мне никогда не вернуться домой. Точнее, у меня новый дом. То место, которое я считала своим, теперь будет домом для кого-то другого, но не для меня. Можно ли назвать это «плохим»? Не думаю.
Это жизнь, со всеми её проявлениями.
А я просто деталь в этом мире, не самая важная, не самая заметная. Хотя, если вспомнить все попытки меня убить, вполне может статься, что как помеха для чьих-то планов, я очень даже значительна. Прямо не знаю, надо ли мне волноваться по этому поводу?
По мере того, как бег уносил меня всё дальше от корпуса общежития, дышать становилось легче. Мои волосы выбились из-под капюшона, дыхание стало ровным, мысли сами собой перестроились. Я уже думала не о случившемся, а о том, что мне предстояло завтра.
Поэтому когда впереди показался парк, я споткнулась от неожиданности. Я вообще даже не догадывалась, что в пансионате мадам Раш может быть такое место.
Луна, словно не желая смотреть и видеть, спряталась за тучи. Я, как завороженная, шагнула в представший передо мной парк и поняла, что сделать ещё шаг меня не заставит никакая сила на свете.
Здесь были статуи. Наверное, из того, другого мира, самое близкое сравнение для этого места можно было найти в особняках английской знати. Лабиринты, витые розы, фонтаны, родники, цветники, беседки и греческие статуи. Я не настолько сильна в истории декоративно-прикладного искусства, чтобы найти более правильные сравнения, но первая ассоциация в голове была именно такой.
А потом стало понятно, что сравнивать это место, с теми, что я когда-то видела, попросту глупо. Потому что статуи засветились изнутри. В районе, где у людей сердце, у них появился узел колючего мерцания, а после этого, как сердце разгоняет кровь, так и здесь толчками свет разгонялся по статуе, заставляя её не просто светиться — оживать!
Я не успела сбежать, я не могла сделать даже шага. Страшно? Отчасти. Гораздо серьезнее было то, что мне стало попросту дико. Я ощущала, что рождение этих статуй, зарождение в них света никому не несёт ничего хорошего. Откуда пришло это знание? Ну, лучше спросите что-нибудь полегче!
Я просто знала, что вот это все очень-очень плохо, вплоть… Вот в этом пункте я терялась. Вплоть до чего, не до Армагеддона же? Да и что ЭТО такое?!
А потом я поняла, меня озарило, прихлопнуло свыше озарением, или что там обычно говорят в таких случаях?! Нет, вот что-то, а «Эврика!» кричать я не стала. Просто смотрела и запоминала настоящих хозяев пансионата мадам Раш.
Они были не «что» — а кто, кто-то. Не привидения и не призраки, не маги и не твари, что-то чуждое и немного, совсем на самую малость, вызывающее у меня что-то вроде классового отвращения.
С чем бы сравнить то? Знаете, вот когда вы из касты, например, поджигателей (в душе! Детям огонь не игрушка) и при этом ненавидите всех до одного пожарных. Даже если ни один из них лично вам ничего плохого не сделал. Это была ситуация из того же разряда, я смотрела на четверку статуй и ощущала, что в мое непредвзятое ощущение «как красиво!» умудрилось откуда-то забраться презрение.
Красота с эстетической точки зрения, продуманная до каждой мелочи. Статуи были мужскими, одетыми согласно собственному архетипу, но при этом… Одежда была не из камня, как они сами, а из материи, которую очень легко поднять, очень легко и совсем снять.
Со статуями было что-то не так.
Свечение от них четырех разрослось, растянулось во все стороны этого сада и втянулось обратно в камень, никого не найдя. Меня свечение не тронуло, обогнуло по какой-то спиральной траектории и вернулось обратно, кажется, с отчетом «здесь пусто».
Сияния поблекло, пропало окончательно, исчезла и та сила, которая удерживала меня на месте. Но я не кинулась обратно в свою защищенную спальню, я разулась! Объясните кто-нибудь зачем?! Ну, зачем снимать с одной ноги кроссовок, а на второй ноге его оставлять?! Дальше больше, я сняла кофту и вывернула ее наизнанку, надела на себя и на этом успокоилась, посчитав, что этого достаточно. Для чего?! Опять белое пятно.
Без малейших проблесков идей о том, что это может значить или точных озарений, где искать у такого поведения «ноги». Но при этом моя паранойя затихла и позволила мне войти в парк, словно статуи на сегодня ни для меня, ни для кого-то ещё опасны не были.
Как ранее сияние обогнуло меня по спирали, так и я лично обходила этот парк по спирали, вглядываясь в статуи.
Их было четверо — самых разных мужчин, выточенных из белого камня.
Хладнокровная половина, высунувшись, хмыкнула и сообщила:
«Мужики на любой вкус».
«Вот это ты сейчас о чём?»
«О мужиках. Они белые, как чистый лист бумаги. Их можно раскрасить в любые цвета. Бьюсь об заклад, послушницы приходят сюда и застревают перед той статуей, которая ей больше нравится. Их очень легко мысленно раскрасить. Добавить чёрный цвет волосам и жёлтый — глазам, заставить кожу светиться перламутром и так далее».
«Это… грязно!»
«Ха, с чего это ты?»
«Не веди себя так покровительственно», — обиделась я. — «Можно подумать, ты в происходящем понимаешь больше, чем я».
«Понимаю».
«Да? И что здесь происходит?»
«Они питаются», — сообщила моя половина. — «Если бы ты дала себе труд подумать, то даже тех умений, что ты оставила себе, то ты бы догадалась».
«Питаются?» — сердце гулко ударило об рёбра, пальцы задрожали. Я повернулась, глядя на парк, не желая признавать очевидное, но понимая, что она-я не ошиблась. Они были живыми, эти четверо. И они были голодными. Они меня искали! Они искали того, кого можно съесть. Вряд ли насмерть, но…
«Мы должны выяснить об этом как можно больше!»
«Дура».
«Ты такая же».
Хладнокровная моя часть нервно хмыкнула, потом подтвердила:
«Ну, да. Только не спеши. Давай вначале осмотримся, а потом будем принимать решения».
«Пойдёт», — согласилась я, подходя к первой статуе ближе и рассматривая её. Точнее, его — молодого паренька, лет семнадцати-восемнадцати, гибкого, как лоза, тонкого, возвышенного. Его легко было представить со шпагой, танцующим на балу, играющим на лютне или что тут можно благородным молодым людям? При этом образ, который неизвестный скульптур воплотил в этом парнишке, легко позволял примерить ему другую жизнь — одеть его в другую одежду, поместить в другие обстоятельства. Моя фантазия даже не забуксовала, когда я мысленно нацепила на этого типа греческий хитон, а на ноги — крылатые сандалии Гермеса. Более того, очертания одежды на парнишке потекли, меняясь в точном соответствии с тем, о чём я думала.
