Ну не пытать же мне его в самом-то деле! Ладно, с дядей по ходу дела разберемся. Следующий вопрос на повестке дня.
— Саша, где маячок?
А как еще он мог проследить за нами? Погони точно не было, иначе Артемка бы нервничал и петлял намного дольше. Вдобавок появился Александр со значительным таким опозданием, мы с Дмитрием поговорить успели. Прибыл Саша на машине, а не на своих четырех, значит, самую бредовую идею о следе по запаху отметаем сразу. Остается маячок.
— Правая кроссовка, в языке надрез, — отозвался он. И опять же до странного довольным голосом.
Потом достану.
— Что тебя так веселит? — разозлилась я.
— Радует, что думать ты умеешь. Жаль, редко.
Хам. Естественно, после подобных заявлений разговаривать с ним мне не хотелось.
Следующее, над чем стоило поразмышлять, — это упорный интерес к моей персоне со стороны Дмитрия. Его последние слова по поводу обезьян представлялись мне откровенным бредом.
Кстати, о бреде.
— Саша, поясни подробнее по поводу равенства. — Пришлось отбросить твердое намерение игнорировать наглого индивида.
— А ты не понимаешь? — казалось бы, искренне удивился он.
Отворачиваюсь, наблюдая сквозь стекло за мелькающим пейзажем. Очень скоро мы прибудем на территорию поселка.
— Нет. Я вообще ничего не понимаю.
Вру. Вру сама себе. Есть у меня догадки, но они настолько невероятны, что верить в них просто нет смысла. Проще считать, будто мир сошел с ума. Но насчет равенства действительно ничего не понятно.
— Быть равной со мной, Ру, означает быть ответственной в той же степени. — Его голос тих, но оттого не менее мрачен. — В Стае действует строгая иерархия. И я нахожусь на вершине. Не подчиняться мне — значит заявить о себе как о равной. А равенство должно быть во всем.
Его абстрактные пояснения ясности в мои разрозненные мысли не внесли. Понятно лишь одно: за каждый свой проступок я буду нести ответственность.
— Знаешь, я передумала, эмансипацией не страдаю, согласна и на твое командование, — трусливо попыталась откреститься от непонятной мне роли.
— Поздно, маленькая. Я уже решил, что ты равная мне, — вполне серьезно заявил он, так и не оторвав своего сосредоточенного взора от дороги.
Кстати, он так и не накинул на себя никакой одежды помимо той, что уже была на нем, продолжая сверкать обнаженным торсом.
— Но я не одна из твоей Стаи, — пробурчала себе под нос. — Ваша власть на меня не распространяется.
Вот сейчас он разозлится и выкинет меня из своей машины.
— Это одно из многих твоих заблуждений, — не согласился он.
— Хорошо, — не выдержала я. — Но ты уже наказал меня. Чувствовать себя использованной не так уж и приятно, знаешь ли!
Меня давно уже перестало трясти, и даже страх испарился, перерос в обыкновенное нервное напряжение, которое грозило вот-вот вырваться наружу.
— Позже поймешь. — Он был непреклонен.
И тут мы подъехали к дому, на этот раз вытаскивать из машины меня не пришлось, сама шустро выскочила, опережая Александра. И в дом ринулась сама, благо Саша его не запирал никогда. Еще одна странная привычка оборотней.
Своего спутника видеть абсолютно не хотелось, поэтому я гордо прошествовала сразу в комнату, выделенную мне щедрым хозяином. Стоило открыть дверь, ведущую в спальню, как тут же ее захлопнула. Подумав сначала, что я ошиблась комнатой, постояла у закрытой двери еще минут пять. После чего осторожно ее приоткрыла и просто попыталась дышать ровно. Нервы не выдержали и сдали окончательно. Я зарыдала в полный голос. Ноги подкосились, и, рухнув в дверях на пол, я продолжила реветь раненой белугой, размазывая слезы по лицу, и во все глаза осматривала погром, учиненный в моем временном пристанище.
Комната выглядела так, будто в ней как минимум стадо слонов бесилось. Распотрошенная кровать, пух, усыпавший все возможные горизонтальные поверхности, сломанные в щепки тумбочки. Сорванные жалюзи и изодранный в клочья ковер. А на стене, прямо над кроватью надпись красной помадой, которой у меня отродясь не водилось, большими такими буквами «Шлюха». Это было до безобразия обидно. Не слово, что испортило миленькие обои. Не сорванные жалюзи. И даже не изодранный ковер. Обидным было то, что в этот сумасшедший день неприятности словно сговорились и решили прийти ко мне разом. Не успела я разминуться с нешуточной угрозой, как нарвалась на мелкую пакость.
На шум пришел Саша. Его лицо, когда он увидел художества неизвестного, надо было видеть. Я думала, он там же обратится, но нет, сдержался. Взял рыдающую меня на руки и, ничего не говоря, отнес в другую комнату. Вышел, но быстро вернулся, только уже с чемоданом. После этого снова куда-то ушел, уже надолго.
Я поплакала еще пару часиков, заработав тем самым жуткую головную боль, но обретя душевный покой. Сходила в душ, который оказался ванной, и завалилась спать. И на этот раз мне ничего не снилось.
Проснулась я ближе к вечеру от неясного шума. Осторожно выбравшись из комнаты, двинула на источник звука. Оказалось, из моей комнаты выносили мусор. Кстати, занимались этим неблагодарным делом Игорь и неизвестный мне парень. Рядом стоял Саша, скрестив руки на груди, и молча наблюдал за процессом работы. На этот раз он был одет в джинсы и черную майку. Что меня добило, так это его босые ступни.
Он заметил меня почти сразу. Подошел и заглянул в глаза.
— Такого больше не повторится.
Зачем он мне это говорит? Но я лишь кивнула в ответ. После чего он потерял ко мне интерес и вновь переключился на Игоря с парнишкой. Я же поняла, что очень хочу есть. Что делает голодная женщина? Правильно, она идет готовить. Вот и я отправилась на кухню.
Подгоняемая чувством вины и непонятной маетой, опять переборщила с количеством блюд. О чем я только не думала в процессе. И о том, что сделка с Дмитрием сорвалась. И о том, что после Машкиной смерти к трупам, валяющимся под ногами, отношусь с завидным хладнокровием. И о том, что, к собственному сожалению, не знаю, как выбраться из заварившейся каши.
Мысли мои прервал громкий стук в дверь. Игорь с неизвестным парнем к тому времени уже успели вынести всю мебель из комнаты и теперь тихо разговаривали с Сашей в холле. Я слышала, как Александр открыл дверь. Слышала приглушенные голоса, которые никак не желали превращаться во внятные слова. Потом на кухню вошел Назаров, держа в руках огромную коробку белого цвета, опоясанную красной лентой.
— Это тебе, — сказал он хмуро, водрузив коробку на стол.
Моему изумлению не было предела. Это что еще за сюрпризы?
— Что это? — насторожилась я.
— Открой, узнаешь, — предложил Саша.
Мне не оставалось ничего больше, как потянуть за атласную ленту. Она развязалась, на удивление, легко.
Мрачным монументом Саша возвышался надо мной.
С неким предвкушением я сняла довольно тяжелую крышку. Еще успела удивиться ее весу и материалу, из которого она была сделана, так сильно отличающемуся от принятого в подобных случаях картона. Под крышкой оказалось керамическое, чуть углубленное блюдо с голубой каемочкой.
А на блюде голова Артема.
На лбу у него было вырезано слово «подарок».
Я очень хотела потерять сознание. Я очень хотела заорать в голос.
Но я просто смеялась. И выла. Кажется. Не помню.
Я до сих пор не понимаю, как смогла удержаться на краю. Почему меня не накрыло приступом? Разум часто играет с нами в злые шутки, мой делал это с завидной регулярностью.
Моя истерика продолжалась недолго. Саша знал, как успокоить излишне чувствительных барышень. Он просто нежно хлестнул меня по щеке. Я говорю «нежно», потому что, если бы он бил хоть в четверть своей силы, моя голова более не являлась бы моим главным украшением. Кстати, в припадке истерии я даже потыкала пальчиком в оригинальный подарок. Так хотелось верить, что это лишь чья-то идиотская шутка. Но запах мертвечины, тот, который появляется спустя несколько часов, а также свернувшейся крови не давали мне и крупицы надежды.
Легкая пощечина от Александра привела меня в чувство. Врут, когда пишут, что это не больно. Именно боль и отрезвляет.
— Спасибо, — проворчала я, потирая горящую щеку.
Новая напасть в виде икоты одолела уставший организм.
— Больше так не делай, — наставительно произнес Саша. — Мне это не нравится.
Мне хотелось язвить. Хотелось кричать и ругаться. Хотелось ударить Сашу в ответ. Но ему было все равно. Он просто подошел к шкафу с посудой, открыл его, достал бокал, который наполнил водой из-под крана.
— Твой взгляд мне тоже не нравится, — задрал он бровь, подавая мне полный бокал. — На подобный взгляд имеет право лишь равный. Но равный не стал бы устраивать истерик по столь незначительному поводу. Не понравился подарок — выброси.
Я не ослышалась? С этим миром точно что-то не так. Вот только вопреки всем писаным и неписаным правилам морали я не жалела Артемку. Но и радости не ощущала. Звенящая пустота поселилась внутри. Осознание, что я стала причиной смерти живого, разумного существа, вводило в ступор. Судорожно сглотнув, задушила в зародыше чувство вины. Убийца Маши недостоин каких-либо чувств с моей стороны.
