– А что за цель и почему только для меня приятная? – Перевернулась, положила руки на грудь мужчины, опустила на них голову и задумчиво посмотрела на Хранителя.
– Да как бы… – Тут он запнулся. – Мне тоже может быть хорошо, но разве что морально. И то только в процессе, так сказать…
– А мне будет хорошо и морально, и физически? – наивно осведомилась я.
– Чтобы не было очень плохо, я просто обязан устроить так, чтобы тебе было хорошо, – обтекаемо ответил блондин.
– Ничего не поняла.
– Сделаем проще, – выдохнул он мне прямо в губы.
– Лир? – Я быстро прижала пальцы к его рту. – Расскажи мне.
– О чем? – недоуменно хлопнул ресницами Водник.
– Как ты ко мне относишься? – придвинулась ближе, спрятала лицо у него на груди, обняла за шею.
– Хорошие у тебя вопросы, – вздохнул Лирвейн и медленно провел ладонью по спине. Я неосознанно изогнулась в попытке продлить прикосновение. – Неоднозначно отношусь, Аля.
– Ты откровенен сегодня… И ведешь себя не так, как обычно.
– А я, наверное, трус, – горько рассмеялся мужчина. – Видишь ли, у той настойки, которой напоила тебя Ро, есть несколько любопытных свойств. Кроме того, что на некоторое время успокаивает и проясняет сознание, она и память отшибает весьма неплохо. Завтра ты толком ничего не вспомнишь из этой ночи.
– Обидно, – переместила руку выше и зарылась пальцами в его прохладные волосы.
– А мне немного легче, – почти неслышно произнес он.
– Ты не трус, ты страус, – пришла к уже привычному выводу.
– В чем-то ты права, – кивнул Лирвейн. – Но видишь ли, Аля… Если бы ты не была Императрицей, то все было бы намного проще. А так… Я орвир. Орки однолюбы. Мы не сразу влюбляемся, но если это случилось… Это чувство – высший дар и проклятие. Потому что, если что-то идет не так, мужчина сходит с ума. Мне не хочется.
– Как все сложно.
– Да. А самое отвратительное, что половину пути я уже прошел. – Пальцы Хранителя чертили невесомые узоры на моей талии, от чего по телу пробегала легкая дрожь, чужое теплое дыхание шевелило волосы на виске. – Или вновь самообман…
А на меня вдруг навалилась свинцовая усталость, глаза закрывались сами.
– Я спать хочу.
– Ожидаемо. – Лир обнял меня чуть крепче. – Фаза вторая.
– А третья какая? – уже в полусне спросила я.
Ответ я не расслышала. Только ощутила, что он накрыл одеялом.
Некоторое время и правда спала. А затем, как горючим плеснули на почти остывшие угли, и сила во мне взметнулась ярким пламенем, заставив выгнуться дугой и тихо застонать от боли. Огонь сливался с Ветром, переплетался, они питали друг друга, испепеляли меня. Все, что оставалось, – это бессильно метаться по постели, ощущая, как текут по щекам слезы, и до боли в ладонях сжимать кулаки, чтобы не сорваться на крик.
Потом все на миг успокоилось, и я затихла в его объятиях, только сейчас осознав, что он все это время пытался привести меня в чувство.
Позже меня накрыло обжигающим, ярким, невыносимым Светом, таким мучительным, что упавшую следом Тьму я сначала восприняла как освобождение. Пока она не стала страшной и холодной.
Из этого плена меня вырвал треск рвущейся одежды, а потом я ощутила теплые руки на теперь уже обнаженных плечах.
– Слушай меня внимательно, – раздался резкий голос. – Силы много. Слишком много, ты в ней тонешь.
– Да, – бессмысленно и почти не осознавая, что мне говорят, повторила я.
– Нужно уравновесить все. Лишнее должно перегореть. Потому расслабься и получай удовольствие!
Эта фраза до моего измученного сознания все-таки дошла, и я даже решила уточнить, что же конкретно Лирвейн имеет в виду, но не успела, так как рот мне закрыли страстным поцелуем.
Дальнейшее слилось в водовороте эмоций. Ни одного связного воспоминания или мысли. Как звезда, гибнущая за горизонтом событий, я забывалась, гасла в его руках. Но это приносило освобождение.
Среди полыхающего перед глазами марева радужного спектра силы ощущала, что по телу скользят прохладные ладони. От рук блондина внутренний жар, рожденный стихиями, отступал, на миг становилось спокойно и легко, но следом приходило иное.
Я осознаю, что на теле остались только короткие панталоны и сорочка, но и ее бретельки медленно спускает с плеч сидящий за моей спиной блондин. Дрожь, рожденная уже не болью и страхом, а иным, непонятным чувством, которое заставляло меня подаваться грудью навстречу легшей на нее руке, изгибать шею под поцелуями, самой скользить ладонями по бедрам мужчины. Правда, этого мне не позволили, сразу же вернув руки на живот.
Во время следующего прояснения я осознала, что сижу к нему лицом, лихорадочно перебираю гладкий шелк волос, прижимаюсь обнаженной грудью и жадно отвечаю на поцелуй. Скул касается светлая даже во тьме прядь его волос, окутывая меня сводящим с ума ароматом мороза и хвои. Он отрывается от моих губ, и десяток секунд мы просто пытаемся хоть немного выровнять дыхание. Но в груди снова пожар, и я вновь тянусь к нему, как к лекарству от боли и беспамятства. Он мягко отстраняется, прижимается губами ко лбу. Я на миг замираю, прикрываю глаза, позволяя себе прочувствовать эти легчайшие прикосновения. Нежность порой вызывает большую дрожь и нетерпение, чем самая жгучая страсть…
Водник скользнул к виску и секундой позже осторожно прикусил мочку уха, вызвав мое потрясенное «Ох!». Ощущения были обострены до предела. По голой спине вниз прогулялись мужские пальцы, и я прикусила губу, сдержав стон.
Создатель, почему так чутко реагирую?
Руки Лира на миг сжались крепче, я услышала прерывистый вдох.
А дальше была лишь приятно обжигающая патока желания, прохладные простыни под спиной… или животом, когда горячие губы мужчины задумчиво изучали мою спину и все что ниже. Прерывистое дыхание и эхом отдающий в ушах пульс, короткие стоны, которые было уже невозможно сдержать… да он бы и не позволил.
Последняя одежда, плавно сползающая со скользкого покрывала на ковер, легкое прояснение разума и запоздалое смущение. Тихий смех, дрожью отдающийся в теле, чересчур смелые руки и губы, и уже нет желания даже подумать «нет».
В какой-то момент смущение все же взяло свое и я попыталась остановить это безумие. Но сверху опустился он, и ощущение обнаженной груди мужчины отозвалось томлением внизу живота, что заставило непроизвольно изогнуться и на секунду прижаться ягодицами к его бедрам. Он судорожно выдохнул, прислонился мокрым лбом к моему плечу, потом легонько прикусил нежную кожу и спустя миг зализал укус.
От ощущения твердых губ, постепенно спускавшихся все ниже, меня начала бить мелкая дрожь волнения или… возбуждения. Вцепившись пальцами в покрывало, я могла только по возможности спокойно лежать, так как любое движение или смена позы открывали Лирвейну более широкое «поле деятельности».
Но тут он добрался до бедер, с нажимом провел по левому и хриплым шепотом сказал:
– Р-р-родинка. Интересно. А еще есть?
– Не знаю, – выдохнула в ответ.
– Поищем, – мурлыкнул блондин и продолжил изучать мое тело, о котором уже сейчас знал больше, чем я за все предыдущие двадцать лет жизни.
На этом краткое прояснение закончилось, и я вновь погрузилась в радужную дымку силы. Но теперь она не мучила. Все так же вспышками приходили картинки близости, осознание, что спустя бесконечно-долгое обольщение, чередующее то страстный напор, то томительную нежность, меня накрыла обжигающая волна. Когда я отдышалась, то краем сознания заметила, что стихии не так бушуют во мне, как раньше.
Но поразмышлять не получилось, так как родинки блондин решил все же поискать и… приласкать более основательно. Какие-то крохи стыда все же оставались, и, вспомнив, как именно ласкали родимые пятнышки на бедре и груди, я решила не сдавать те, что находились в еще более интимных местах. Но начала с тех, местоположение которых казалось мне вполне невинным. Почему-то особенно чувствительной оказалась та, что около уха. От негромкого смеха, прикосновений и аромата можжевельника я металась на простынях, не в силах сдержать длинного стона. Впрочем, до тех родинок, что я показывать не хотела, он тоже добрался.
Мир осыпался искрами еще несколько раз, пока я не ощутила, что стихии успокоились и теперь медленно оседают внутри после своей последней вспышки, из-за которой и пришлось принимать такие экстренные меры, как более тщательное изучение родимых пятнышек.
Пытаясь успокоить дыхание, я обняла взмокшего мужчину, понимая, что сейчас хочу только спать. В теле ощущалось приятное опустошение.
Услышала, как Лирвейн что-то шепнул, и нас окутала Вода. Когда стихия схлынула, то мы уже были сухими, свежими и приятно пахнущими хвоей. Так вот откуда запах… Аромат его силы. Не Воды, а Лира. Придает окраску, индивидуальность.
– Спи, маленькая, – раздался грустный голос блондина над головой. Я хотела что-то спросить, но прохладные пальцы коснулись виска, и сознание затопил вязкий туман сна. Уже в полудреме услышала: – Завтра будет новый день. И я впервые боюсь загадывать. Не знаю… Я не знаю, что будет с нами. Со мной… Любовь – самая страшная кара моего народа.
