Тем не менее Лунный Зверь не стал помогать Старому Хрофту впрямую. Не открыл, где дорога к Столпу Титанов, не сказал, как отыскать Истинного Мага по творимой им волшбе. Говоря по-простому, Отцу Дружин пришлось отправиться несолоно хлебавши. Но сам он, похоже, этого просто не понял. Про «реки», что «потекут кровью», – несомненно, не больше, чем красивые слова. Лунный Зверь никогда не занимался предсказаниями или пророчествами.
А вот «первоначало» Гулльвейг… Сказать по правде, я слегка встревожился. Старые, давно забытые «начала» имеют неприятное свойство проявляться в самый неподходящий момент.)
Лунный Зверь помог. Помог несказанно – бог О́дин возвращался от него с мрачной, угрюмой радостью, подобно берсерку, предвкушающему последний кровавый бой и вознесение в Валгаллу, столь часто видимую им во снах или в извивах тумана, поднимающегося над полем битвы.
Первомаг указал, где искать. Дал понять, что делать, что должно случиться, чтобы не он, Отец Богов, явился к порогу этого их «Замка Всех Древних» жалким просителем, нет. Они, Истинные Маги, должны сами найти его, они должны просить его, не он.
Как и положено богу О́дину.
(Комментарий Хедина: я читал это с улыбкой. Старый Хрофт оставался всё тем же О́дином, хотя в дни перед падением Ямерта и компании он сам яростно это отрицал.)
Что ж, он может подождать. «Реки потекут кровью», х-ха! Рано или поздно это случится, и скорее рано, чем поздно – потому что узурпаторы остаются узурпаторами. Кого-то они купят, кого-то запугают, кого-то убьют – но всех они не смогут ни купить, ни запугать, ни даже убить.
(Комментарий Хедина: что-то за моими записями уже начинает исчезать исходный текст. Но что поделать, если Старый Хрофт стал заговариваться, утверждая какие-то совершенно наивные, если не сказать безумные вещи? Упорядоченное прекрасно себе признало Молодых Богов! Потребовались века и тысячелетия, пока наконец мой План… (зачёркнуто) Судьба не распорядилась к их падению. Ямерт и его присные именно что купили одних, запугали других, а третьих убили. Правда, я бы добавил, что громадное большинство их правление просто устраивало – до поры до времени. Пока само Упорядоченное, как поведал нам Великий Дракон в день решающей битвы, не отвернулось от них.)
И рано или поздно, но простые смертные сами пойдут войной на захвативших власть над их мирами. Потому что Древние Боги понимали живущих под их рукою, а Ямерт не поймёт никогда. Потому что бог О́дин и другие асы родились от соприкосновения исходной искры Творца с тёмной плотью безжизненных до срока миров, они несли в себе правду сущего, а Молодые Боги явились, сотворённые из ничего, из мысли и света. Они несли с собой не правду, а слепой Закон.
(Комментарий Хедина: Старому Хрофту, наверное, просто очень хотелось так думать. Сотворение Ямерта и его родичей «из мысли и света» ниоткуда не следует. Очевидно, Отец Дружин слишком впечатлился увиденными на Боргильдовом поле призраками.)
Богу О́дину, Одинокому Богу, теперь оставалось только запастись терпением и ждать. Но… не слишком долго. Месть не может обратиться в ледяной монумент вечности. Где бы ни пребывали сейчас Фригг, Фрейя, Тор, Локи, Хеймдалль – они не могут не страдать, пока их смерть не отомщена. Именно таков естественный порядок вещей, и по-другому быть даже и не может.
(Комментарий Хедина: пергамент исчезает. Тонкие листки чистого золота, в нём выдавлены ряды элегантных причудливых рун, вихрящиеся завитки, резкие росчерки, тщательно отделанные «точки» – в виде ромбиков или пятиугольников. Составители манускрипта не пожалели на него ни сил, ни материалов, ни времени, а вдобавок ещё и зашифровали текст. Даже мне пришлось попотеть, прежде чем получилась осмысленная история.
Писали её, разумеется, альвы. Впрочем, их я подозревал с самого начала – они испытывали поистине магическую тягу к роскошной отделке своих летописаний, как и к придумыванию невообразимых алфавитов и систем письменности. Здесь я столкнулся с какой-то их сектой, или исчезнувшей ко времени моего с ними знакомства, или полностью изменившейся. Причём текст был зашифрованной копией не дошедшей до нас эльфийской рукописи, явно позаимствованной альвами у хозяев, причём с их собственными «комментариями» в адрес создателей-эльфов.)
«Внемли, ибо деяния Богов, записанные Аннтиэ, драгоценны для нашего дела. Аннтиэ расточительны, превыше всего ставя довольство и удовольствия, как разума, так и тела. Сей манускрипт Аннтиэ весьма важен, Великая Работа сможет благополучить от него. Потому внемли.
Так говорит Леммиальфи, называвший себя перворождённым из Кора Серебряного, каковой Кор непременно будет превзойдён мастерами нашего народа:
“В день Звенящих Кристаллов, в месяц Пламени, в год Чёрного Змея, ушёл правитель Кора Аэтин Аэртаммо. Скорбь охватила всех, ибо правил он мудро, справедливо и, хотя имел детей, срок его тронного времени ещё не истёк. Однако с Боргильдовой Битвы, куда повёл он немалый отряд нашего народа, правитель Аэтин пребывал в глубокой неизбывной печали. Неустанно оплакивал он бессмысленную гибель множества славных воителей и, хотя нам, Перворождённым, это несвойственно, копил чёрную злость на того, кто повёл их к верной гибели, – павшего бога О́дина, что обманул всех нас и обрёк на ужасную смерть.
Серебряный Кор облачился в траур. Серые туманы, собранные лучшими мастерами ветра и воды, закрыли его блистающие улицы. Перворождённые закрыли лица, надели белые одежды и погрузились в туман, давая волю слезам. Старший сын ушедшего правителя, Синноэме, наотрез отказался наследовать своему отцу, заявив, что отныне посвятит себя оплакиванию его безвременного ухода.
Печаль и безысходная тоска овладели тогда Серебряным Кором, а за печалью, не находящей утешения, как всем известно, приходит гнев”.
(Комментарий Хедина на отдельном листке пергамента, тщательно прикреплённом крохотными заклёпками к золотому листу: эльфы остаются эльфами. Хлебом не корми, дай поиспытывать возвышенные и трагические чувства. Кои вдобавок так легко оборачиваются «гневом».)
“Нежный розовый свет озарил тут крыши дворцов Серебряного Кора, и крылатая дева, прекраснее самой любви, вдруг опустилась на площади. Столь удивительно совершенным казался её лик, что обитатели Кора едва не забыли о собственной скорби; а осознав, что едва не забыли, разгневались. Ибо не должно в день скорби и траура обнажать красоту без надобности, оскорбляя душу ушедшего.
Красавица воскликнула – почему же закрыты туманом скорби просторы чудесного Кора, прославленного далеко за пределами ведомого его хозяевам? Не зная, кто она, но понимая её могущество, жители города ответили сдержанно, поведав крылатой деве о своей скорби и почтительно прося удалиться, не нарушая их печали. Но дева лишь рассмеялась, сказав, что она – Ярмина, дочь великого Ямерта, и что она полюбила красоту прекрасного Кора, а его жителям надлежит не печалиться, а радоваться – ибо тот, кто сражался против её великого отца, владыки сущего, раскаялся в собственных деяниях и, освободившись от тягости свершённого, теперь, конечно, должен будет провести искупительное время в подземном царстве, откуда будет в своё время освобождён самим Ямертом. Сейчас же они все, все обитающие в Коре, должны помнить, что великий бог солнечного света в своей несказанной милости простил им их войну против него, ибо зло, бывшее в них от древних лжебогов, побеждено также. И что в Коре надо бы возвести достойный храм в честь доброго Ямерта, а также и других истинных богов, пришедших с ним. И этот храм, добавила крылатая дева, должен стать прекраснее всего, что довелось построить каменщикам Кора за все времена.
И после этого она взмыла вверх, мгновенно скрывшись из глаз.
Слова прекрасной Ярмины породили немалое смущение и раздор. Иные стали говорить, что, раз Боргильдова Битва была проиграна, надо слушать волю новых владык Хьёрварда, построить затребованный ими храм и совершать там поклонения.
Однако другие, более крепкие сердцем, рекли, что, явившись незваной в день скорби, дева Ярмина оскорбила всех жителей Кора и память их доблестного правителя, а потому ничего строить нельзя, ибо эльфы никогда не были ничьими рабами, а бог О́дин, хоть и повёл их на битву, никогда не требовал никаких храмов, довольствуясь тем, что они предлагали ему сами, по велению сердца.
Третьи, споря с первыми и вторыми, утверждали, что надлежит прибегнуть к хитрости – храм возвести, но не вкладывать в работу никакого старания и поклонений в нём не совершать, а, собираясь там, напротив, укреплять свои сердца, обращаясь к памяти храброго правителя Аэтина.
Четвёртые вообще решили, что пора бежать куда глаза глядят, пока гнев новых владык не стёр прекрасный Кор с лица земли. Пятые же просто плакали, и рвали на себе одежды, и бросались лицом вниз на роскошные покрывала, обильно орошая их слезами.
