Роберт Шекли
Предел желаний
В Нью-Йорке дверной звонок раздается как раз в тот момент, когда вы удобно устроились на диване, решив насладиться давно заслуженным отдыхом. Настоящая сильная личность, человек мужественный и уверенный в себе, скажет: «Ну их всех к черту, мой дом — моя крепость, а телеграмму можно подсунуть под дверь». Но если вы похожи характером на Эдельштейна, то подумаете, что, видно, блондинка из корпуса 12С пришла одолжить баночку селитры. Или вдруг нагрянул какой-то сумасшедший кинорежиссер, желающий поставить фильм по письмам, которые вы шлете матери в Санта-Монику. (А почему бы и нет? Ведь делают фильмы на куда худших материалах?!)
Однако на этот раз Эдельштейн твердо решил не реагировать на звонок. Лежа на диване с закрытыми глазами, он громко сказал:
— Я никого не жду.
— Да, знаю, — отозвался голос по ту сторону двери.
— Мне не нужны энциклопедии, щетки и поваренные книги, сухо сообщил Эдельштейн. — Что бы вы мне не предложили, у меня это уже есть.
— Послушайте, — ответил голос. — Я ничего не продаю. Я хочу вам кое-что дать.
Эдельштейн улыбнулся тонкой печальной улыбкой жителя Нью-Йорка, которому известно: если вам преподносят в дар пакет, не помеченный «Двадцать долларов», то надеются получить деньги каким-то другим способом.
— Принимать что-либо бесплатно, — сказал Эдельштейн, — я тем более не могу себе позволить.
— Но это действительно бесплатно, — подчеркнул голос за дверью. — Это ровно ничего не будет вам стоить ни сейчас, ни после.
— Не интересует! — заявил Эдельштейн, восхищаясь твердостью своего характера.
Голос не отозвался.
Эдельштейн произнес:
— Если вы еще здесь, то, пожалуйста, уходите.
— Дорогой мистер Эдельштейн, — мягко проговорили за дверью, — цинизм — лишь форма наивности. Мудрость есть проницательность.
— Он меня еще учит, — обратился Эдельштейн к стене.
— Ну, хорошо, забудьте все, оставайтесь при своем цинизме и национальных предрассудках, зачем мне это, в конце концов?
— Минуточку, — всполошился Эдельштейн. — Какие предрассудки? Насколько я понимаю, вы — просто голос с другой стороны двери. Вы можете оказаться католиком, или адвентистом седьмого дня, или даже евреем.
— Не имеет значения. Мне часто приходилось сталкиваться с подобным. До свиданья, мистер Эдельштейн.
— Подождите, — буркнул Эдельштейн.
Он ругал себя последними словами. Как часто он попадал в ловушки, оканчивающиеся, например, покупкой за 10 долларов иллюстрированного двухтомника «Сексуальная история человечества», который, как заметил его друг Манович, можно приобрести в любой лавке за 2.98!
Но голос уйдет, думая: «Эти евреи считают себя лучше других!..» Затем поделится своими впечатлениями с другими при очередной встрече «Лосей» или «Рыцарей Колумба», и на черной совести евреев появится новое пятно.
— У меня слабый характер, — печально прошептал Эдельштейн. А вслух сказал:
— Ну, хорошо, входите! Но предупреждаю с самого начала: ничего покупать не собираюсь.
Он заставил себя подняться, но замер, потому что голос ответил: «Благодарю вас», и вслед за этим возник мужчина, прошедший через закрытую, запертую на два замка дверь.
— Пожалуйста, секундочку, задержитесь на одну секундочку, — взмолился Эдельштейн. Он обратил внимание, что слишком сильно сжал руки и что сердце его бьется необычайно быстро.
Посетитель застыл на месте, а Эдельштейн вновь начал думать.
— Простите, у меня только что была галлюцинация.
— Желаете, чтобы я еще раз вам это продемонстрировал? — осведомился гость.
— О Боже, конечно нет! Итак, вы прошли сквозь дверь! О Боже, Боже, кажется я попал в переплет!
Эдельштейн тяжело опустился на диван. Гость сел на стул.
— Что происходит? — прошептал Эдельштейн.
— Я пользуюсь подобным приемом, чтобы сэкономить время, объяснил гость. — Кроме того, это обычно убеждает недоверчивых. Мое имя Чарлз Ситвел. Я полевой агент Дьявола… Не волнуйтесь, мне не нужна ваша душа.
— Как я могу вам поверить? — спросил Эдельштейн.
— На слово, — ответил Ситвел. — Последние пятьдесят лет идет небывалый приток американцев, нигерийцев, арабов и израильтян. Так же мы впустили больше, чем обычно, китайцев, а совсем недавно начали крупные операции на южноамериканском рынке. Честно говоря, мистер Эдельштейн, мы перегружены душами. Боюсь, что в ближайшее время придется объявить амнистию по мелким грехам.
— Так вы явились не за мной?
— О Дьявол, нет! Я же вам говорю: все круги ада переполнены!
— Тогда зачем вы здесь?
Ситвел порывисто подался вперед.
— Мистер Эдельштейн, вы должны понять, что ад в некотором роде похож на «Юнайтед стэйтс стил». У нас гигантский размах и мы более или менее монополия. И, как всякая действительно большая корпорация, мы печемся об общественном благе и хотим, чтобы о нас хорошо думали.
— Разумно, — заметил Эдельштейн.
— Однако нам заказано устраивать, подобно Форду, фирменные школы и мастерские — неправильно поймут. По той же причине мы не можем возводить города будущего или бороться с загрязнением окружающей среды. Мы даже не можем помочь какой-нибудь захолустной стране без того, чтобы кто-то не поинтересовался нашими мотивами.
— Я понимаю ваши трудности, — признал Эдельштейн.
— И все же мы хотим что-то сделать. Поэтому время от времени, но особенно сейчас, когда дела идут так хорошо, мы раздаем небольшие премии избранному числу потенциальных клиентов.
— Клиент? Я?
— Никто не назовет вас грешником, — успокоил Ситвел. — Я сказал «потенциальных» — это означает всех.
— А… Что за премии?
— Три желания, — произнес Ситвел живо. — Это традиционная форма.
— Давайте разберемся, все ли я понимаю, — попросил Эдельштейн. — Вы исполните три любых моих желания? Без вознаграждения? Без всяких «если» и «но»?
— Одно «но» будет, предупредил Ситвел.
— Я так и знал, — вздохнул Эдельштейн.
— Довольно простое условие. Что бы вы ни пожелали, ваш злейший враг получит вдвое.
Эдельштейн задумался.
— То есть, если я попрошу миллион долларов…
— Ваш враг получит два миллиона.
— А если я попрошу пневмонию?
— Ваш злейший враг получит двустороннюю пневмонию.
Эдельштейн поджал губы и покачал головой.
— Не подумайте только, что я советую вам, как вести дела, но не искушаете ли вы этим пунктом добрую волю клиента?
— Риск, мистер Эдельштейн, но он совершенно необходим по двум причинам, — ответил Ситвел. — Видите ли, это условие играет роль обратной связи, поддерживающей гомеостаз.
