Предисловие
ВСЕ ЭТО ПОЗВОЛЯЕТ МЕЧТАТЬ
Научная фантастика… Ей свойственна особая масштабность мышления, ей доступно в самой далекой перспективе продлевать и прослеживать настоящее. Она оперирует тысячелетиями времени и тысячами световых лет пространства, в ее распоряжении еще не осуществленные научные открытия, еще не сбывшиеся индустриальные мощности и возможность доводить конфликты до самого высокого их накала. Эта литература помогает быстро меняющейся эпохе осознать себя и тенденции своего развития.
Наше время — время огромных социальных сдвигов. Начиная с октября 1917 года тысячекратно ускорился темп исторического развития.
Социальный прогресс неотделим от прогресса научного и технического. То, что прежде требовало многих лет и десятилетий, теперь совершается за часы и минуты, невозможное становится возможным. Наука учит нас не удивляться удивительному, привыкать к непривычному.
Помогает мечтать.
Заставляет мечтать!
Отсюда и рождается тот интерес, который миллионы читателей во всех частях света испытывают к фантастике. Успешнее, чем все другие виды литературы, она отвечает современной потребности заглянуть в будущее.
Но, конечно, мечта мечте — рознь.
Обреченный общественный строй не видит для себя будущего. И наука может нести людям не только благосостояние, но и разрушение — это зависит от того, в чьих она руках. Вот почему значительной и даже подавляющей части сегодняшней фантастики капиталистических стран присущ страх перед стремительным развитием науки, перед скоростью и размахом социальных сдвигов. Своему читателю она говорит: «Не познавай, не надейся, не действуй!» За немногими исключениями, ее страницы наполнены изображениями кошмаров, нашествиями чудовищ, описаниями уничтожительных войн и вселенских катастроф. Такую фантастику нельзя даже называть литературой мечты. Скорее — литературой устрашающих пророчеств, мрачных прорицаний. Или литературой предупреждения: «Смотри, к чему может привести погоня за наживой, продажность и фарисейство современного буржуазного общества!»
Что же касается советской фантастики, то ее содержание основывается на тех правах и возможностях, которые получили мечта и фантазия в нашем обществе с первых дней его существования.
Помните ленинские слова о фантазии: «Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие диференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности…»
Таков наш принцип. Самая история нашего социалистического государства началась с мечты и явилась ее осуществлением. И все наши планы коммунистического строительства — это трезвый расчет, который венчает мечту.
«Без фантазии, основанной на реальном фундаменте, нельзя жить… — сказал на декабрьском (1963 г.) Пленуме ЦК КПСС товарищ Н. С. Хрущев. — Необходимо предвидеть будущее, размышлять, намечать дальнейшие пути».
Да, подлинная наука немыслима без фантазии, без предвидения.
И естественно, что литература наша тоже все в большей мере стремится заглянуть в будущее. Научная фантастика в нашей стране реальна — в смысле своей обоснованности законами развития природы и общества.
Воспитывающая сила нашей фантастики вырастает из того, что она помогает читателю представить себе то будущее, ради которого советские люди трудятся в настоящем, из того, что ее художественные средства характеризуют, в конечном счете, наш реальный мир, современность и обращены к современникам. В отличие от фантастики капиталистических стран, наша фантастика зовет изучать и познавать, она утверждает, что грядущее светло, что человечество ожидают бесконечные тысячи лет счастливого победного движения вперед…
На страницах альманаха «НФ» будут печататься произведения советских и зарубежных фантастов и статьи о научной фантастике. В конце каждого сборника читатели найдут раздел «Возможно ли?», который поможет им сориентироваться в научных предпосылках, положенных в основу публикуемых произведений.
М. Емцев, Е. Парнов
БУНТ ТРИДЦАТИ ТРИЛЛИОНОВ
Владимир Николаевич Флоровский, ассистент университета
Еще три дня, и я ухожу в отпуск. Через каких-нибудь восемьдесят часов я буду уже смотреть в круглое окошко самолета. Земля превратится в макет, по которому неторопливо поплывет крестообразная тень… Если, конечно, не будет облачности. Хорошо бы сегодня разобрать все бумаги, отправить в журнал уже готовую статью, отослать рефераты, ответить на письма. Хорошо бы!
Весь окружающий мир уместился в перевернутом виде на боку пузатой колбы и притих перед грозой.
С высоты двадцать первого этажа автомобили кажутся игрушками, а люди — муравьями. Серые прямые ленты дорог, строгие квадраты и прямоугольники зелени. Если пройдет дождь, то даже сюда, на такую высоту, долетит запах мокрого каштана… Но о дожде можно только мечтать. Вернее всего, опять небо блеснет зарнинами, прогрохочет дальний гром, и тучи пройдут стороной. Вот уже целую неделю город изнывает от августовского солнца.
Окна и двери в университете распахнуты настежь. Но это мало помогает. Работать все равно тяжело. Мозги размякли, как разогретый на солнце асфальт. Я снял пиджак, включил вентилятор и постарался удобнее устроиться в кресле. Но вскоре поймал себя на том, что уже несколько минут читаю одну и ту же страницу отчета. Захотелось пить. Решил спуститься в буфет и взять бутылку холодного молока или пива.
В буфете вилась длинная очередь. Солнце плавило оконное стекло и рвалось в помещение сквозь танцующий столб пылинок. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, щурясь и постепенно раздражаясь, я стоял в конце малоподвижного человеческого ручейка. Мне уже расхотелось пить. Я оставался в очереди только из-за упрямства.
Передо мной стоял смешной и странный человек. Коротко остриженная лопоухая голова его непрерывно двигалась. Толстые пальцы шевелились, перекатывая из ладони в ладонь столбик монет. Человек улыбался, тихо шептал что-то, толстые добрые губы его дрожали.
Я рассматривал его безо всякого интереса, пока не увидел на груди белую визитную карточку, на которой латинскими буквами было напечатано: «Артур Положенцев. Москва». Я удивился. Значит, лопоухий коротышка был делегат Международного противоракового конгресса! Я еще раз оглядел его. Мятая шелковая тенниска, на которой темнели влажные пятна, широкие синие брюки, давно утратившие складку, пыльные, ботинки со стоптанными каблуками. Во мне мелькнула неприязнь. Я вспомнил аккуратных мужчин в прекрасных серых костюмах, с ослепительными воротничками. В эти дни их часто можно было встретить в коридорах и вестибюлях.
