Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

В очередной том собрания сочинений Филипа Хосе Фармера вошли произведения, принесшие писателю, пожалуй, наибольшую славу — его неподражаемые рассказы.

Филип Фармер создал не так много произведений малой формы, однако они не только поддержали его славу восходящей «звезды» фантастики после публикации его пионерских романов «Любовь зла» и «Конец времен», но и открыли поклонникам неожиданные стороны в его многообразном творчестве.

Первый раздел этой книги составлен из рассказов и повестей, посвященных эротической и биологической тематике. В творчестве Фармера эти две темы неразрывно переплетены. Их сочетание и взаимовлияние всегда интересовало писателя, говорит ли он о них всерьез, как в программной повести «Отвори мне, сестра... », описывающей необычный и, с точки зрения землянина, отвратительный способ размножения инопланетян-ильто, или с легкой иронией, как в рассказе «Мать» — reductio ad absurdum теорий Фрейда, где подавленный властной матерью инфантильный герой находит свое счастье в чреве инопланетного существа Полифемы. К этому же разделу относится и самый, пожалуй, страшный рассказ писателя — «Монолог».

Во второй раздел включены произведения, отнесенные автором к «политропическим парамифам» — смеси обогнавшего свое время постмодерна и комедии положений. В парамифе возможно все — история прекрасной ученой и ее безумной дочери, возникающие во время сильных потрясений алмазы, и врачи, дающие неимоверно древнюю шумерскую клятву под гром тамтамов. К этой же группе относится и одно из самых известных произведений писателя — удостоенная престижнейшей премии «Хьюго» повесть «На королевском жалованье», шедевр абсурдистской литературы и одновременно глубокое и тонкое исследование побуждений художника в мире всеобщего изобилия, где труд окончательно перестал быть необходимостью.

А в третьем разделе собраны рассказы веселые, пародийные, нелепые и странные — от прославленного «Человека на задворках», который продолжил в свое время серию «звездных» произведений молодого Фармера, и парадоксально-жуткого «Они сверкали, как алмазы» до изящного юмора таких рассказов, как «Вперед! Вперед! » и «Тотем и табу», и ехидной пародии «Последнего экстаза Ника Адамса».

Далеко не все созданные писателем произведения малой формы включены в эту книгу. И в следующем томе любителей фантастики будут ждать блистательные рассказы Филипа Фармера, его шедевры.

Шестая ночь пребывания на Марсе стала для Лейна ночью слез.

Неудержимые, хлынули они и потекли по щекам ручьями; Лейн громко всхлипывал, он не просто плакал — рыдал взахлеб. Пытаясь унять слезы, до синяков измочалил ладонь кулаком; он стонал от физической боли и выл от одиночества, кляня свою судьбу на чем только свет стоит — из потаенных уголков памяти всплывали самые непристойные выражения.

Когда запасы хулы и слез иссякли сами собой, Лейн отер щеки и плеснул в бокал шотландского. Пропустив глоток-другой, он почувствовал себя значительно лучше.

Своей истерики он не стыдился и не считал, что ведет себя не по-мужски. Настоящие мужчины тоже плачут — слезы только шлифуют характер, крепя его монолит. Лейн чувствовал себя точно тростник под ураганным ветром, вырывающим с корнем могучие дубы; он и был сейчас здесь, на Марсе, одиноким гибким стеблем, упрямо встающим вновь навстречу гибельным порывам бури.

Теперь, когда с души свалился камень и приступ отчаяния миновал, Лейн спокойно, эдаким бодрячком радировал на орбиту очередное дежурное донесение. Корабль с высоты в пятьсот восемь миль немедленно подтвердил прием. Отключив передатчик, Лейн отдал дань естеству, — сделал то, что приходится мужчинам делать в любой части Галактики. Затем бросился на койку и раскрыл толстый том. Только одну личную книгу разрешалось взять с собой на корабль участникам экспедиции; Лейн выбрал антологию шедевров мировой поэзии.

Взгляд скользил по строчкам, задерживаясь на отдельных, любимых, сотни раз читанных — память тут же подсказывала продолжение. Словно пчела в поисках наисладчайшего из нектаров, Лейн листал книгу...

Лейн читал строчки, посвященные любви и страданиям незнакомых людей, пока собственные тревоги не отступили, не оставили его. Веки отяжелели и начали слипаться; книга выпала из рук. Последним усилием воли Лейн заставил себя выбраться из постели и опустился на колени. Он молил о прощении за свои богомерзкие проклятия, за крайность отчаяния, надеясь быть понятым Тем, кто наверху. Помолившись напоследок за исчезнувших товарищей и пожелав им отыскаться живыми и невредимыми, он улегся и тут же провалился в глухой тревожный сон.

Разбуженный на рассвете назойливой трелью будильника, Лейн с трудом разлепил веки, выбрался из койки и включил рацию. Затем насыпал в чашку кофе, залил кипятком, бросил туда же пилюлю. Когда из динамика донесся голос капитана Строянски, он уже допивал свой утренний кофе. Капитан разговаривал с сильным славянским акцентом:

— Кардиган Лейн! Ты слушаешь? Уже проснулся?

— Более-менее. Как там у вас дела?

— У нас-то в порядке, только вот за вас голова болит.

— Понимаю. Ладно, жду указаний.

— Не вижу альтернативы, Лейн. Придется тебе отправиться на поиски. Иначе ведь ты и сам не сможешь вернуться на орбиту — с управлением ракеты в одиночку не справиться.

— В принципе совладать с этой тварью можно и одному, — ответил Лейн. — Без особых, впрочем, гарантий. Но не в этом дело. Я немедленно выхожу на поиски пропавших — даже если бы получил категорический приказ оставаться на месте.