Уильям Кейт
Восстание Боло
. - 448 с.
Временами мне кажется, что только видимые отсюда звезды делают все еще продолжающееся существование выносимым.
Их действительно много, и, чтобы избавиться от скуки, я запускаю подпрограмму подсчета. Продолжая нести стражу на вершине Холма Обозрения, чем я занимаюсь все последние 2,773446854x107 секунд, я обращаю свои основные оптические сенсоры к небу и навожу фокус на Великое Облако. Оба солнца сели 7355 секунд назад, и небо темное, настолько темное, насколько это возможно в здешнем мире. Над горизонтом на востоке, медленно поднимаясь к зениту, растянулось звездное облако Стрельца - огромное, холодное, серебристое скопление миллиардов звездных песчинок, окаймленное отчетливыми угольно-черными мешками туманностей. Оно омывает окружающий меня ландшафт - обгоревшие пни деревьев, потрескавшуюся и почерневшую от жара землю, руины мертвого выжженного города у подножия холма - мрачным холодным сиянием сумерек.
Чего- то недостает.
Что- то не в порядке.
В операционном режиме нормального ожидания я должен, по крайней мере, испытывать интерес к текущей тактической ситуации, своим действующим приказам и причинам, по которым я нахожусь здесь, на холме, наблюдая за группами оборванных органических существ, копошащихся среди городских руин у подножия Холма Обозрения. Эту логическую аномалию я не могу разрешить и потому ощущаю беспокойство… как будто произошло что-то чрезвычайно важное, что я забыл.
Я не способен забывать. Этот феномен характерен для памяти органических форм жизни или поврежденных и получивших необратимые изменения кибернетических систем. Я не органический. Я…
Что я? Слово вертится совсем рядом. Фрагменты воспоминаний дразнят меня, бесплотные и ускользающие.
Боло.
Вот это слово. Я Боло, Боло Марк… Марк… не могу вспомнить. Я принадлежу к бригаде.
Разочарование, почти доходящее до отчаяния. Я знаю, что я Боло и что я задуман и создан для какой-то цели, гораздо более сложной и важной, чем охрана органических существ, работающих в разрушенном городе. И я также знаю, что память - это точный специализированный инструмент, часть меня самого, моего существа, и она не должна отказывать подобным способом. Я знаю, что должен помнить намного больше, чем помню сейчас, что мой первичный доступ к огромным объемам информации был каким-то образом перекрыт.
В 12874- й раз я инициирую полномасштабную диагностику первого уровня, уделяя особое внимание голо-графической памяти и функциям эвристического анализа. Проверка занимает 0,0363 секунды и не находит никаких аномалий. Все системы и программное обеспечение в норме. Я нахожусь в превосходном рабочем состоянии.
И все же, как я убеждался уже 12873 раза, эта оценка не может быть точной. Внутренние датчики регистрируют наличие 2,43-метровой пробоины чуть выше рамы главной подвески и множество неисправностей в четырех передних катках правой гусеницы. Я ощущаю обширные деформации основных и вспомогательных цепей, потерю сенсорных и коммуникационных массивов, отказ боевых экранов и систем антигравитации и многочисленные повреждения и системные ошибки, вызванные скорее сознательной диверсией, чем случайными разрушениями в бою. Я также отмечаю, что мои термоядерные реакторы снабжены системой экстренной внешней блокировки, ограничивающей доступную мне энергию до малой доли полного потенциала, и что бортовые магазины расходуемых боеприпасов, включая 240-сантиметровые гаубичные снаряды, ракеты вертикального запуска и иглы "Хеллбора", пусты. Моя основная программа диагностики повреждений показывает номинальные значения, в то время как вспомогательные боевые сенсоры говорят о серьезных внешних и внутренних повреждениях и о том, что все вооружение, кроме противопехотных батарей, отключено. Такое логическое противоречие предполагает намеренное и враждебное вторжение в мою операционную систему.
Осознание того, что в отношении моих систем совершена диверсия, выводит меня в режим полной боевой готовности, однако через 0,00029 секунды включается подпрограмма Хозяев, и в 12874-й раз моя оперативная память стирается, и…
И…
Все системы и программное обеспечение в норме. Я в превосходном рабочем состоянии.
Я продолжаю смотреть на звезды.
Звезды были… великолепны.
Скорчившись в грязной яме, образовавшейся там, где прежде находилась центральная площадь Селесты, Джейми Грэм устремил взгляд к восточной окраине неба поверх изломанных, оплавленных остовов башен Роланда. Раскопки окутывала почти полная темнота, если не считать бело-золотого сияния рабочих фонарей и бортовых огней паривших в воздухе разнообразных "щелкунчиков". Несмотря на свет огней ближайших флоатеров, звездные облака Стрельца наполняли ночные небеса сверкающей ледяной красотой мерцающей звездной пыли.
"Странно, - подумал он, - что эта красота могла скрывать такие непередаваемые ужасы и смерть".
Временами ему казалось, что только вид звезд не дает ему сойти с ума, позволяет на краткое мгновение очнуться от окружающего кошмара, который уже никогда не кончится для него и других выживших.
– Лучше продолжай работать, Джейми, - донесся сбоку надтрестнутый сухой голос. - Если охранники тебя и не увидят, то "щелкунчики", черт возьми, точно заметят.
– Я пока что продолжаю двигаться, Вэл, - ответил он, так же хрипло и скрипуче.
Он посмотрел на напарника. Вэл - бывший полковник сил обороны Облака Вэлдон Прескотт - стоял на четвереньках сбоку от Джейми, к его багровой от шрамов культе левого предплечья была пристегнута нейлоновая сумка, а правой рукой он перебирал грязную землю. Его тело, просвечивавшее сквозь блестящую пленку слизи и глины, было крайне истощено, из-под тонкой грязной кожи выпирали изогнутые дуги ребер, а волосы и борода были спутанными и неопрятными.
Джейми не требовалось смотреть на собственное покрытое коркой грязи тело, чтобы знать, что он выглядит не лучше. Правда, Вэл был на пятнадцать лет старше и находился не в лучшей форме уже тогда, год назад, когда в небе Облака появились /*/*/. Его левая рука и правый глаз несколько месяцев назад попали под Сбор Урожая, а пережитое за последний год превратило его в тень прежнего Вэлдрна Прескотта. Джейми сомневался, что полковник долго протянет.
Что до Джейми, то пока что все его конечности были на месте, но никто не мог сказать, надолго ли. Он был истощен вследствие непрерывного изматывающего труда, постоянного нервного напряжения и хронического недоедания
