Говард ЛАВКРАФТ
ОН
Я увидел его бессонной ночью, когда бродил по улице в полном отчаянии спасти свой разум и душу.
Оказалось, что приезд в Нью-Йорк был ошибкой. Здесь, стремясь найти вдохновение в лабиринте старых улиц, заканчивающихся тупиками, среди площадей с прекрасными фонтанами, среди огромных современных башен и гигантских небоскребов под луной, я испытал ужасное чувство подавленности, угрожающее парализовать мою волю и уничтожить меня самого.
Разочарование пришло постепенно. Впервые я испытал это чувство в сумерках, стоя на мосту, величаво возвышавшемуся над рекой. Немыслимые небоскребы, мерцающие в лунном свете, походили на цветы. Окутанный фиолетовой дымкой город, казалось, нежно играл с тучами и первыми звездами на небосклоне. Переливающиеся потоки блестевших ночных фонарей и освещенных окон домов превращали панораму города в фантастический звездный небосвод, наполненный волшебной музыкой. В ту минуту я думал, что здесь собраны все чудеса Каркасоины, Самарканда, Эльдорадо и других славных и известных городов. Я позволил себе увлечься старинными улочками, такими дорогими моему воображению, аллеями, узкими и извилистыми проходами, по которым проезжали когда-то золотые кареты.
Первая встреча с городом очаровала меня, и я подумал, что наконец-то нашел путь, способный привести меня в страну поэзии. Но мои надежды очень скоро рухнули. И если лунная ночь дарила городу иллюзию красоты и очарования, то беспощадный дневной свет обнажал всю грязь и мерзость мрачного камня, сковавшего город снизу доверху.
Улицы, похожие на каналы, заполнили смуглые люди с мрачными лицами и узкими глазами, неумеющие мечтать и слепые к тому, что их окружало. У идущих с низко опущенной головой жителей не было ничего общего с голубоглазыми и улыбающимися первыми колонистами, сохранившими в глубине сердца любовь к зеленым прериям и белокаменным колокольням городков Новой Англии.
Итак, вместо благотворного оазиса поэзии я нашел здесь только дрожащую темноту и невыразимое одиночество. Мне открылась ужасающая правда, я понял сокровенную тайну, которую никто не осмелился раскрыть: каменный город не был естественным продолжением старого Нью-Йорка, как современные Лондон и Париж, неразрывно связанные со старыми Лондоном и Парижем. Современный Нью-Йорк мертв. Его тело наводнено любопытными живыми созданиями и предметами, но на самом деле они лишь отражение теней, некогда живших и существовавших людей и вещей.
Совершив свое открытие, я перестал безмятежно спать по ночам. Но постепенно ко мне пришло чувство успокоения благодаря тому, что у меня вошло в привычку избегать улиц днем, а гулять лишь по ночному городу. Мне казалось, что в сумерках город сохранял черты славного прошлого. Мне удалось даже написать несколько поэм. Я с неприязнью подавлял желание возвратиться домой, к своей семье из страха вернуться униженным, с низко опущенной головой, словно после поражения.
Бессонной ночью, бродя по городу, я повстречал этого человека в одном из необычных двориков, затерянных в старом городе, где я поселился, прослышав, что здесь настоящий приют для поэтов и артистов. Поначалу я был очарован старинными домами и сквериками. Даже убедившись, что живущие здесь поэты и художники ни что иное, как претенциозные и пустые крикуны, я все же решился снять комнату в этом квартале из-за страсти к почтенным и древним местам. Стояла глубокая ночь. Окна всех домов были закрыты. Я в полном одиночестве бред по улице, думая о загадочных тайнах, оставленных нам предшествующими поколениями, следы которых навечно сохранились здесь. Эти мысли помогали мне выжить, передо мной возникали образы и видения из далекого прошлого, к которым стремился вдохновленный поэт, живший в самой глубине моей души.
Я увидел этого человека в два часа туманной августовской ночью, пересекая анфиладу двориков, образовавших живописную аллею. Я никогда никому не говорил, но сам был уверен, что эти аллеи не были отмечены ни на одной из современных карт города. Простой факт, что эти восхитительные улочки и аллеи затерялись, делали их для меня еще более дорогими. Именно по этой причине я разыскивал их с такой страстью. Теперь, когда я нашел затерянные места, мое любопытство удесятерилось. Человек первым заговорил со мной. Его лицо затенялось широкополой шляпой, великолепно сочетавшейся с плащом, окутывавшим высокую и худую фигуру незнакомца. Я почувствовал себя неловко, когда он заговорил со мной удивительным голосом, одновременно очень мягким и низким. Оказалось, он давно наблюдает за моими ночными вылазками и тоже питает любовь к следам прошлого. Потом он спросил меня, не соглашусь ли я прогуляться вместе с ним, человеком, который прекрасно знает эти места и обладает большими познаниями о старом городе.
Пока незнакомец говорил, мне удалось рассмотреть его лицо, освещенное лунным светом, отразившимся от оконного стекла. Это было благородное красивое лицо с тонкими чертами, несомненно принадлежащее человеку знатного происхождения. Вся его внешность отличалась необычностью для сегодняшнего времени и этих мест. Незнакомец одновременно внушал мне тревогу и притягивал к себе своей таинственностью. Может быть меня испугала чрезвычайная бледность и отсутствие какого-либо выражения на его лице, поразившее больше всего. Чувство неловкости не проходило. Однако я последовал за ночным спутником, потому что в моей мрачной жизни поиски красоты и прошлых тайн было единственным, что придавало жизненные силы моей измученной душе. Судьба даровала мне благоприятный неслыханный случай, позволив встретиться с удивительным человеком, обладающим совершенными знаниями.
Некоторое время незнакомец хранил молчание. Он не произнес ни единого лишнего слова, ограничиваясь лишь короткими комментариями о древних именах и датах, в то время как мы беззвучно проходили по темным переулкам и перелезали через каменные стены. Я совершенно перестал ориентироваться. Никогда не забуду качающиеся конические колонны, рвущиеся ввысь пилястры, железные литые ограды с декоративными вазами, окна с резными ставнями и перемычками. Чем дальше мы продвигались по загадочному лабиринту неизвестного прошлого, тем все необычней становилась окружающая обстановка.
Вокруг не было ни одной живой души. Освещенные окна все реже встречались на нашем пути, современные фонари сменились на газовые, а потом на большие свечные. Наконец мы очутились в пугающем темном дворе, где мой спутник впервые коснулся меня своей рукой в изысканной перчатке. Незнакомец подвел меня к узкой деревянной двери, расположенной в переулке, освещенном лишь одним фонарем. Переулок спускался под крутым наклоном. Его границы окаймлялись высокими стенами, увитыми плющом, за которыми виднелись бледный купол усадьбы и верхушки колышущихся деревьев. В стене находилась небольшая дубовая дверь, обитая гвоздями, которую мой спутник открыл тяжелым ключом.
