Василий Бережной - Археоскрипт

Часовой ракетной базы, стоя на вышке, в тени развесистой пальмы, рассматривал фотографию девушки. Думал: почему всем кажется она некрасивой? Она ведь самая лучшая на свете. Люди просто не могут понять, какая она особенная, какой у нее чудесный голос, грациозная походка…

Замечтался часовой, вспоминая первую встречу, первый поцелуй. Короткий автомат, стоявший у его ног, казалось, тоже посматривал зрачком дула на фото. В глазах Аниты таилась грусть.

«Ничего, Анита, не горюй, — мысленно утешал он ее, а заодно и самого себя, — уже немного осталось. Хотя ты могла, бы и приехать, здесь, в пустыне, тоже неплохо, особенно по вечерам. Обошли бы мы с тобой всю Сахару — ты ведь такая быстроногая! Посидели бы у оазиса. Слышишь, пальмы перешептываются? Может быть, не нравится им, что мы здесь расположились? Но ракеты тоже, как пальмы, — стройные, высокие, только ветвей нет, похожих на опахала. База — тоже оазис. Стальной. И что для него вся эта бескрайняя пустыня? Одна секунда — и сметет с лица земли целый континент. Так что не печалься, Анита. Радуйся: мы теперь хозяева даже в космосе. Так говорит наш командир».

Загундосил привинченный к ажурному барьеру телефон, и часовой нехотя снял трубку.

— Дежурный слушает.

— Ты что там, заснул? — послышался недовольный голос капитана, и солдат поежился. — Тревога номер один! Неопознанный объект приближается к базе. Как только покажется в твоем секторе, — огонь!

— Вас понял, капитан! — выпалил солдат.

Он даже обрадовался: по настоящей, боевой, не учебной цели не стрелял еще ни разу. Вскочил. Автомат лязгнул о стальные перила. А фотография Аниты белым голубем вспорхнула и, то кружась, то взвиваясь, плавно полетела вниз.

Уже припав к многоствольной автоматической зенитке, заметил часовой, что, подхваченное ветром, взлетело фото на уровень башни, качнулось, словно на волне, и его можно бы поймать, ухватить. Но было теперь совсем не до этого.

Едва только увидел он на фоне ясного неба объект, его словно током ударило.

Черная точка шла прямо к тому кругу на экране с сеткой координат, в который никто не имел права входить. И солдат ни о чем уже не мог думать, кроме этой точки. Он словно стал живой приставкой к автоматической установке, ее механическим мозгом. Переводя взгляд с экрана на небо, выжидал. Неизвестный летающий объект держал курс на оазис, но чтото необычное было в его полете. Казалось, время от времени он останавливается, как бы присматриваясь и принюхиваясь к пустыне, словно она — гигантский золотистый пирог.

Часовой, не спуская глаза с оптического прицела, пробормотал:

— Давай, давай! База тебе нужна, все понятно, фотографируешь! Или просто заблудился в небе? Что же ты не отвечаешь? Ах, нет у тебя аппаратуры? Или отказала? Ну, это твои заботы. А я не виноват. В конце концов мог бы и повернуть назад. Встреча со мной ничего хорошего тебе не сулит. Или ты вообще без пилота?

Где-то в глубине души шевелилось какое-то смутное желание избежать кровавого финала. Солдат почему-то не ощущал в бесшумном полете странного аппарата никакой опасности ни для базы, ни для самого себя.

А аппарат между тем все приближался и приближался. И при этом ни гуда, ни воя, ни даже пчелиного жужжания.

Над оазисом и над всей пустыней, грудью отбивавшей мириады солнечных стрел, притаилась тишина. Безгласно и немо было вокруг, и когда заговорила зенитка, казалось, что раскололся хрустальный шатер неба и звонкими осколками посыпался на каменистые пески.

Сбитый объект на мгновенье остановился, завис над оазисом, словно колеблясь: падать или не падать? — и затем камнем рухнул на пальмы, сбивая ветви. И не успел часовой добежать до нижней площадки, как вышка загудела, зазвенела и что-то ударило его по голове, и он поплыл, поплыл, погружаясь во тьму бездонную, глубину которой пронизывали слепящие огни…

Дым черным столбом вскинулся над оазисом, а внизу клокотало пламя. Едва сумели вырвать из огня мертвого юношу — разорванная его гимнастерка уже тлела. Осторожно положили его у озера, зачем-то обрызгали холодной водой щеки, хотя все видели застывшие, оледеневшие глаза. Врач, наверно тоже для порядка, попытался прощупать пульс. Неподалеку нашли фотографию грустной девушки.

— Это его…

Пока догорала вышка и кружилось и корчилось в огне то, что только что летало еще в небе, никто и не вспомнил о пилоте, почему-то полагая, что аппарат летел без пилота.

— Доктора, доктора! — закричал невысокий сержант, опускаясь на колени в траву. — Вот он, вот он! И, кажется, еще живой!

Все бросились туда и увидели: в траве лежал, раскинув руки, хрупкий юноша.

Таинственный пациент госпиталя привлек внимание и медицинского персонала, и больных. И немудрено: прошло уже некоторое время, а все еще не удалось установить, кто он такой и откуда прилетел в Сахару. А национальность или хотя бы раса? На первый взгляд, похож на европейца. Но едва уловимый золотистый оттенок кожи, пепельные волосы, форма черепа — удивительно правильный, едва ли не идеальный шар! — и многие другие приметы и признаки поставили в тупик антрополога: «Пока неизвестный не встанет на ноги и сам о себе не расскажет, дать какое бы то ни было заключение просто невозможно». Все авиаконструкторское бюро изучало останки летательного аппарата и не могло установить, к какому типу этот аппарат следовало бы отнести. Металлургическая лаборатория оказалась не в состоянии произвести анализ материалов, из которых он сооружен. Все оставалось неизвестным.

Но при всем том, естественно, не было недостатка во всякого рода догадках и предположениях. Контрразведка считала неизвестного пилота тщательно замаскированным агентом или диверсантом из одной соседней страны, где, по всей вероятности, плохо спят по ночам из-за ядерных возможностей соседа. А сержант охраны, по имени Жак Жаннель, придав ужасно серьезное выражение своему совсем еще мальчишескому лицу, сказал, что это, скорее всего, разведчик с какой-нибудь инопланетной космической армады и что он конечно же биоробот: нормальный человек, шмякнувшись о землю, да еще с такой высоты, отдал бы богу душу, а этот остался цел.

— Скажите, вы увлекаетесь фантастикой? — спросил его врач.

— Да, и у меня богатая библиотека.

— Это заметно.

— Что?

— Начитались… — И врач снова углубился в медицинские данные пилота. Наконец-то появились кое-какие утешительные показатели. После курса дегидрационной терапии, позволившей устранить отеки, начал нормализоваться пульс: с сорока ударов дошел до пятидесяти пяти.