Гарри Гаррисон
Плюшевый мишка
Описывать утопию всегда очень трудно. Как скучны для писателя мир, радость и счастье! Любое повествование опирается на движение — какое угодно и где угодно. Вот почему для автора столь привлекательны антиутопии, и первой на ум сразу приходит «1984». Однако короткий рассказ, описывающий утопию, не станет скучным, поскольку окажется единичным инцидентом, использующим мир утопии как фон. Так сказать, ухаб на ровной дороге существования, зависящий от ее качества, но неспособный на него повлиять.
Наши дети в 1963 году были совсем маленькие, и каждый привык засыпать в обнимку с плюшевым медведем — даже когда мы путешествовали всей семьей или ночевали на природе. Так появилась идея этого рассказа, выросла и воплотилась на бумаге. Мой агент нашел для него весьма неожиданного покупателя: «Журнал таинственных историй Эллери Куина». Этот журнал всегда с удовольствием публиковал фантастику, лишь бы она укладывалась в прокрустово ложе детективного жанра. Я тоже оказался доволен, поскольку мне заплатили вдвое больше, чем удавалось получить за рассказ в самых щедрых НФ-журналах. Но возникла и закавыка — меня попросили переделать рассказ.
Я не противник переделки как таковой. Если редактор указывает мне на ошибку в сюжете или подсказывает, какие изменения пойдут произведению на пользу, я с радостью прислушиваюсь к доброму совету. Но от меня потребовали радикальной хирургии — совершенно нового окончания, изменившего бы весь рассказ. После переписки мне предложили компромисс — единственное изменение окончания, менявшее весь рассказ, но не весь его замысел. И все же конец мне упорно не нравился. Неверный, и все тут. Родился внутренний конфликт между Деньгами и Искусством. В те времена жизнь в Дании была очень дешевой, и гонорара за этот рассказ хватило бы на оплату жилья на месяц вперед да еще осталось бы достаточно, чтобы прожить две-три недели. Что же выбрать?
Я преклонил колени — разрешил журналу изменить окончание и рыдал всю дорогу до банка. Правильное окончание вы сейчас прочтете, но я до сих пор сожалею о той журнальной публикации.
Такого со мной больше никогда не повторялось. С тех поря смог всегда немного опережать кредиторов, а выживание перестало зависеть от продажи единственного рассказа. Когда мы с редакторами не сходились во мнениях, я забирал спорную рукопись и со временем продавал ее кому-нибудь другому. Иногда даже выгоднее, чем мне предлагали в первый раз, — возможно, тут есть над чем задуматься.
Маленький мальчик спал в своей кроватке. Искусственный лунный свет струился в широкое окно спальни, освещая бледным сиянием безмятежное лицо. Одной рукой мальчик обнимал плюшевого мишку, крепко прижимая игрушечную круглую голову с черными глазами-пуговками к щеке. Его отец и высокий мужчина с черной бородой, бесшумно ступая, крались по ковру спальни к кроватке.
— Вытащи мишку из-под руки, — прошептал бородач, — и подсунь другого.
— Нет, он проснется и начнет плакать, — так же тихо ответил отец Дэви. Не мешай мне, я сделаю так, как надо.
Осторожным движением он положил еще одного плюшевого мишку рядом с мальчиком, и теперь две игрушки лежали по обе стороны нежного лица. Потом отец приподнял руку ребенка и взял первого мишку. Мальчик зашевелился, но не проснулся. Он перевернулся на другой бок, обнял только что подложенную игрушку, прижал к щеке — и через несколько секунд его дыхание снова стало глубоким и размеренным. Отец ребенка поднес к губам палец, бородатый мужчина кивнул в знак согласия — и оба вышли из детской неслышными шагами и беззвучно закрыли за собой дверь.
— Теперь за работу, — сказал Торренс, протягивая руку за плюшевым медведем.
Его тонкие красные губы резко выделялись на фоне бороды. Мишка шевельнулся у него в руках, пытаясь вырваться, и темные глаза-пуговки забегали из стороны в сторону.
— Хочу обратно к Дэви, — произнес плюшевый мишка тоненьким голоском.
— Отдай его мне, — сказал отец мальчика. — Он знает меня и не будет капризничать.
Отца звали Ньюмен, и он, как и Торренс, был доктором политологии. В настоящее время оба доктора оказались без работы — правительство, несмотря на их очевидные заслуги и научные достижения, не желало принимать их на службу. В этом ученые походили друг на друга; внешне же они резко отличались один от другого. Торренс был невысоким, коренастым и походил на медведя, хотя и маленького. Он весь зарос черными волосами — пышная борода, начинавшаяся от ушей и падавшая на грудь, кисти рук, покрытые обильной растительностью, ползущей из-под рукавов рубашки.
Торренс был брюнетом, а Ньюмен — блондином; первый — низкий и коренастый, второй — высокий и худой. Ньюмен сутулился — характерная черта ученого, привыкшего проводить долгие часы за письменным столом, — и уже начал лысеть, оставшиеся тонкие волосы кудрявились золотистыми завитками, напоминавшими кудряшки мальчика, спавшего сейчас в своей кроватке на втором этаже. Он взял игрушечного мишку из рук Торренса и пошел к двери. Там, в комнате с задернутыми шторами на окнах, их ждал Эйгг.
— Давай скорее, — резко бросил Эйгг, когда они вошли в комнату, и протянул руку за плюшевым мишкой.
Эйгг всегда отличался поспешностью и несдержанностью. Его широкую тяжеловесную фигуру туго обтягивал белый халат. Он не нравился Ньюмену и Торренсу, но обойтись без него было невозможно.
— Зачем так… — начал Ньюмен, но Эйгг уже выхватил игрушку у отца ребенка. — Ему не понравится такое обращение, я знаю это…
— Отпустите меня! Отпустите меня… — в отчаянии взвизгнул плюшевый мишка.
— Это всего лишь машина, — холодно ответил Эйгг, положил игрушку на стол лицом вниз и протянул руку за скальпелем. — Ты — взрослый человек и должен вести себя более сдержанно, разумно, сдерживать свои эмоции. А ты поддался чувствам при виде плюшевого медведя, вспомнив, что в детстве у тебя был такой же, друг и верный спутник. Это всего лишь машина.
Быстрым движением он раздвинул искусственный мех на спине плюшевого медведя и прикоснулся к шву — в тельце игрушки открылся широкий разрез.
— Отпустите… отпустите… — молил мишка, и лапы беспомощно дергались.
Торренс и Ньюмен побледнели.
— Господи…
— Эмоции. Держи себя в руках, — произнес Эйгг и ткнул внутрь разреза отверткой.
Послышался щелчок, и игрушка прекратила двигаться. Эйгг принялся отвинчивать пластинку, закрывавшую доступ к сложному механизму.
Ньюмен отвернулся и вытер платком мокрое от пота лицо. Эйгг совершенно прав. Нужно держать себя в руках, не поддаваясь эмоциям. В конце концов, это действительно всего лишь игрушка. Как можно терять контроль над собой, когда на карту поставлено так много?
