Джордж Мартин - С крестом и драконом

— Опять ересь, — сказал он. Солоноватая вода в бассейне тихонько чавкнула.

— Еще одна? — устало переспросил я. — Их теперь так много.

Его Высокопреосвященству Командору мое замечание пришлось явно не по вкусу. Он тяжело заворочался, по воде побежала рябь. Небольшая волна разбилась о край бассейна, вода тонким слоем покрыла кафельный пол. Теперь ботинки у меня окончательно промокли. Я отнесся к этому философски. Тем более что надел обувь, которую потом не жалко выкинуть. Я хорошо знал, что мокрые ноги — неизбежное последствие встреч с Торгатоном Девяти Клариис Туном, старейшиной рода ка-Тейн, архиепископом Весе, исповедником четырех обетов, великим инквизитором Ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа, советником его святейшества Новоримского папы Дарина XXI.

— Да будь ересей столько же, сколько звезд на небе, ни одна из них не стала бы от этого менее опасной, — торжественно провозгласил архиепископ. — И наша обязанность, святой долг рыцарей Христа бороться с каждой отдельной ересью и со всеми, вместе взятыми. К тому же эта ересь особенно непристойна.

— Примите мои извинения, Ваше Высокопреосвященство. Но у меня и в мыслях не было преуменьшать опасность. Просто миссия на Финнегане так вымотала меня, что я осмеливаюсь просить у вас отпуск. Мне необходимо отдохнуть, собраться с мыслями, немного восстановить силы.

— Отдохнуть! — Архиепископ опять зашевелился в бассейне, лишь слегка изменив положение своей огромной туши. Этого было достаточно, чтобы новая волна окатила пол камеры. Темные глаза без зрачков, помаргивая, уставились на меня.

— Боюсь, отец мой, это невозможно. Без вашего умения и вашего опыта нам в этой новой миссии не обойтись. — Затем голос его, как мне показалось, слегка потеплел. — К сожалению, не успел просмотреть ваш доклад по Финнегану. Велики ли ваши успехи?

— Малы. Впрочем, думаю, в конечном счете мы одержим победу. Церковь на Финнегане сильна. Когда наши попытки к увещеванию были отвергнуты, я вложил хоругви в десницы правых, и нам удалось прикрыть газету и радиостанцию, которые принадлежали еретикам. Наши друзья добились, чтобы суд отклонил протесты святотатцев.

— Это не называется «малы», — заметил архиепископ. — Вы одержали значительную победу во имя бога и церкви.

— Происходили и беспорядки, — продолжал я. — Убито более сотни еретиков и с десяток наших людей. Опасаюсь, что, прежде чем с ересью будет покончено, еще не раз придется применять насилие. На наших священников нападают, стоит им появиться в городе, где укоренилась ересь. Правда, и вожаки святотатцев, покидая этот город, рискуют жизнью. А я — то надеялся, что удастся обойтись без репрессий и кровопролития.

— Похвально, но несбыточно, — сказал архиепископ Торгатон. Он опять заморгал, глядя на меня, и я вспомнил, что для существ его расы помаргивание — знак проявляемого нетерпения. — Кровь мучеников или кровь еретиков… Какое значение для человека имеет жизнь, если душа его будет спасена?

— Воистину так, — согласился я.

Несмотря на нетерпение, Торгатон, будь у него такая возможность, читал бы мне проповеди битый час. Подобная перспектива приводила меня в уныние. В переговорной камере не предусматривалось даже элементарных удобств, и у меня не было ни малейшего желания оставаться в ней дольше, чем я считал необходимым. Сырые стены камеры были покрыты плесенью, воздух, горячий и влажный, пропитан запахом прогорклого масла, характерным для расы ка-Тейн. Воротник нещадно тер мне шею, тело под сутаной горело, ноги насквозь промокли. К тому же начинало сводить живот.

Поэтому я опередил его, вернув к прежней теме:

— Вы сказали, милорд Командор, что новая ересь непристойна…

— Именно так.

— Где же она возникла?

— На Арионе, во Вселенной, отстоящей от Весе на расстояние примерно в три недели полета. Не могу понять, почему вас, людей, так легко совратить с пути истинного. Если кто-либо из расы ка-Тейн принимает веру, он не предает ее.

— Это хорошо известно, — вежливо заметил я.

Я не стал упоминать, что представителей расы ка-Тейн, которые приняли веру, было весьма и весьма немного. Существа эти были медлительны и тяжеловесны; большинство из них не проявляло никакого интереса ни к познанию чего-либо нового, отличного от принятого у них, ни, тем более, к восприятию других вероучений, кроме своей древней религии. Тун в этом смысле являлся исключением. Он был одним из первых новообращенных почти два столетия назад, когда папа Видас L разрешил принимать священнический сан гуманоидам других Вселенных. Неудивительно, что столь долгая жизнь и неколебимая вера помогли Торгатону добиться такого высокого положения, хотя за ним последовало менее тысячи его сородичей. Ему оставалось жить еще по крайней мере лет сто, и он, несомненно, станет Торгатоном кардиналом Туном, если, конечно, сокрушит достаточное число ересей. Таковы времена…

— Наше влияние на Арионе ограничено, — продолжал тем времнем архиепископ. Руки его двигались, взбалтывая воду, словно четыре уродливые клюшки из серо-зеленой плоти. И каждое слово вызывало дрожание пепельно-серых волосков вокруг его дыхательного отверстия. — Мало священников, мало церквей, немного верующих, — о каком влиянии может идти речь?! На этой планете еретики уже превышают нас числом. Я полагаюсь на ваш ум, вашу проницательность. Постарайтесь изменить создавшееся положение, сделайте его благоприятным для нас. Ересь настолько несостоятельна, что вы сможете легко опровергнуть ее. Возможно, что кто-то из заблудших вернется на путь истинный.

— Несомненно, — согласился я. — А какова природа ереси? Что я должен опровергать?

Самому-то мне это было совершенно безразлично — с меня хватало и недавно появившихся симптомов собственного разочарования в вере. Слишком много было ересей, с которыми я сталкивался; их символы веры и учения уже эхом отдавались в усталом мозгу и тревожили мой сон по ночам.

И как я мог быть тверд в собственной вере? Вердикт, который разрешал Торгатону принять сан, одновременно привел и к тому, что полдюжины планет отказались признать его епископом Нового Рима. А те, кто все-таки подчинились вердикту, посчитали бы особенно гнусной ересью само существование массивного, голого (облаченного лишь в мокрый епископский воротник) инопланетянина, плавающего в воде и поддерживающего авторитет церкви своими четырьмя перепончатыми лапами.

Конечно, христианство — единственная великая религия человечества, но что из того? Нехристиан в пять раз больше, а свыше семисот христианских сект объединяют больше верующих, чем Единая Истинная Межзвездная Католическая Церковь Земли и Тысячи Миров. Даже Дарий XXI, обладающий таким могуществом, всего лишь один из семи претендентов на папский престол. Когда-то и моя собственная вера была достаточно неколебима, но я слишком долго пребывал среди еретиков и неверующих. Теперь даже и молитвами не заглушить сомнений.