Ознакомительная версия.
«Первое: вступление человечества на путь эволюции высшего порядка означает практическое превращение Гомо Сапиенса в Гомо Эгрегиуса – Человека Превосходного.
Второе: скорее всего, далеко не каждый Гомо Сапиенс пригоден для такого превращения.
Резюме:
– человечество будет разделено на две неравные части;
– человечество будет разделено на две неравные части по установленному самим человечеством параметру;
– человечество будет разделено на две неравные части по установленному самим человечеством параметру, причем меньшая часть форсировано и навсегда обгонит большую, которая утратит право называться таковым.
Процесс подобного разделения суть постоянен и бесконечен».
Аллюзия на «Меморандум Бромберга».
(А. и Б. Стругацкие. «Волны гасят ветер»)
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РОД В МАССЕ СВОЕЙ ТАК ЖЕ ПРИСПОСОБЛЕН ДУМАТЬ, КАК И ЛЕТАТЬ.
Джонатан Свифт
(Это не эпиграф, а декларативное заявление)
Часть первая
Homo Ignoramus
«Я вам покажу!» (а вот это эпиграф)
Крапива росла у новой границы. Много крапивы. Не потому, что нельзя было приближаться и кто‑то посадил ее там специально, а просто крапива там росла. Впрочем, приближаться к любой границе, новой или старой, тоже запрещалось, так было всегда, а крапива выросла позже, сама по себе. Наверное, оттого, что вдоль этой границы никто не ходил. Даже «железные дровосеки», что вовсе были не из железа, а будто бы из мутного стекла, другое название Тим не знал. Но как выглядит железо, очень даже представлял – это такие холодные, блестящие штуковины, которые ни в коем случае нельзя лизать языком на морозе, они бывают полегче и потяжелее, из них сделано в поселке много чего полезного, они разные по цвету и на ощупь, хотя называются одинаково.
Тим стоял у границы не потому, что собирался перебраться на другую сторону. Это было совершенно невозможно, глупо и пытаться, да и зачем? Тим стоял у границы потому, что здесь он назначил свидание Анике – она придет, когда солнце начнет падать за холм, – и еще потому, что у него за душой имелась тайна, о которой он думал, когда никого не случалось поблизости. Вот как сейчас. Скорее всего, в родном своем поселке только у него одного за душой имелась тайна. А больше так никто не говорил. Потому что обычно за душой имелось совсем другое: первая победа на состязании рождественского распития елочной шипучки, или главный приз за лучший летний каравай в день Короткой Ночи, или самая нарядная свадьба Старшего Сына. Но чтобы у кого‑то в поселке «Яблочный чиж» за душой имелась тайна, такого Тим припомнить не мог. Потому что тайна – это всегда страшно, оттого люди в поселке больше всего на свете не терпели страхов и тайн. Ведь тайна совсем не то же самое, что и секрет. Тим понимал разницу. Может быть, только он один и понимал. Секрет, это когда на время ты хочешь спрятать от кого‑то приятный сюрприз, чтобы вышло веселее, или, наоборот, сломанную случайно папину курительную трубку, чтобы отложить нагоняй на потом, когда папе приготовят новую и ему будет лень сердиться по‑настоящему.
Тайна же – это нечто иное. Близкое к запретному. Конечно, иметь тайны в поселке никому не возбранялось, но жители «Яблочного чижа», постоянные и пришлые по обмену, не поощряли тайн. Нехорошо, и все тут. Знать то, чего другие знать не могут, и никогда не сказать об этом вслух. Ведь так можно дойти до чего угодно. Даже до нарушения трех главных заветов Единого Закона, данных свыше Радетелями, об этом и подумать ужасно. Никого из Радетелей лично Тим никогда и в глаза не видел, но догадывался, что тайну, имеющуюся за его душой, они бы не одобрили. Вообще в поселке только два человека и только однажды видели здешнего Радетеля, которому принадлежал и сам «Яблочный чиж», и холм, за который падало солнце, и, по слухам, целое озеро, находившееся в чужом селении где‑то далеко за холмом. В это озеро, наверное, и падало солнце, а тогда получалось, что их Радетель был еще и хозяином местного солнца, а значит, не последним из верховных заступников. Поэтому считалось, что жить в его поселке большая честь.
До свидания с Аникой оставалось довольно времени – желтый час и примерно половинка синего. Так что Тим пока мог свободно думать о страшной тайне за своей душой. Если бы он, само собой, пришел к новой границе затем лишь, чтобы думать о тайне. Но пришел он не совсем за этим. Думать о тайне можно было где угодно – в купальне, на семейной лужайке, даже в Зале Картин, общем для всех. Все равно никто из жителей «Яблочного чижа» не сумел бы подглядеть, что творится в его голове. Тим это выяснил наверное. Даже его отец не имел об этом понятия. Хотя часто находился ближе всех к Тиму – это потому, что Тим и его отец были семья.
Тим нерешительно приблизился к буйным крапивным зарослям. Заслониться от жгучих листьев, готовых обстрекать его плохо защищенное тело, было нечем, оставалось одно – отважиться идти напролом. Тим слыл в поселке весьма сообразительным малым, несмотря на то, что совсем недавно достиг возраста первой зрелости – об этом сообщило послание Радетеля, адресованное ему лично. На обложке красовалось его, Тима, улыбающееся лицо, а внутри – розовое дерево на белоснежном фоне. Когда придет другое послание – зеленое дерево на золотом фоне, Тим сможет жениться. И хорошо, если бы ему позволили жениться на Анике.
Именно потому, что Тим слыл в поселке весьма сообразительным малым, он оставил мысль взять с собой в поход к новой границе полный защитный плащ или, на худой конец, одеяло «мамин уют» из собственной спальни. Во избежание лишних расспросов. Куда он идет в полном защитном плаще в летний солнечный день и зачем тащит с собой по пыльной траве чистое домашнее одеяло? А так никто на Тима не обратил внимания, может, парень отправился ловить стрекоз на открытый берег речки или собирать костянику в поселковой роще.
Но Тиму, которого вела за собой тайна души, нужно было в крапиву. И не просто в крапиву, а к самой границе – к безобидному на первый взгляд ярко‑красному ряду лучистых, тонких столбов. Пройти через них еще никому никогда не удавалось, правда, и смельчаков находилось мало. Хотя между лучистыми столбами была голая пустота. Однако как бы ты ни бросался вперед, с разбегу или одним резким прыжком, тебя всегда отталкивала назад невидимая преграда. При этом с головы до пят тебя пронзала внезапная, резкая боль и тело немело на некоторое время. Тим это знал, потому что пробовал. И пробовал не раз. Глубокой ночью на старой границе, где не росло никакой крапивы. Пробовал, когда в поселке спали, и в окнах не было видно ни единого огонька, и даже уличные световые шары уплывали в свои подземные норы, лишь равнодушные, ярко‑красные столбы лучились у запретного края.
Ознакомительная версия.
