Эдуард Русаков - Виват, Россия !

Эдуард Русаков

ВИВАТ, РОССИЯ!

- Мне на судьбу грех жаловаться,- начал свой рассказ губернатор. -И здоровьем бог не обидел, любого из вас на лопатки готов положить. И карьера, вроде, до сих пор складывалась удачно. Как-никак управляю громадной областью, на территории которой десять Франций могут уместитьсяКороче, все хорошо, одно плохо: жена мне досталась фригидная- Чего зубы скалите? Это вам не шуточки! Разве может быть у мужика хорошее самочувствие и высокая производительность труда, если баба его постоянно неудовлетворенная? Ты ее, вроде бы, ублажаешь каждую ночь и так, и этак - а она лежит под тобой как колода, извините за выражение, и хоть бы пикнула, хоть бы ойкнула. Ноль реакции. Будто с резиновой куклой- На Западе, говорят, в специальных магазинах такие резиновые куклы продаются, для извращенцев. Вот и баба моя - как кукла - только что не резиновая и разговаривает иногда- Но лучше б она молчала!

Губернатор вздохнул, насупил седые брови, закурил сигарету, затянулся, выпустил огромный клуб дыма - заговорил снова:

- А ведь во всем остальном неплохая баба, смышленая, из учительниц- Я ее взял давно, еще когда председателем колхоза работал. И ведь знаю - любит меня, ревнует даже, боится, что загуляю на стороне. Только некогда мне гулять, сами знаете. Это всякие журналисты, в рот им ствол, любят расписывать нашу жизнь: мол, только и делают аппаратчики, что по саунам да по охотничьим домикам пропадают, коньяком упиваются да икрой закусывают. А меня от икры тошнит, в сауне раза два всего был- Некогда! Домой возвращаюсь затемно, поужинаю, сяду у телевизора - глаза слипаются. Не жизнь, а каторга.

Вот и прожил я с моей фригидной супругой тридцать лет и три года, как в сказке у Пушкина, детей нарожали, и внуки уже пошли, целая династия, извините за выражение, а в интимной жизни как было пусто, так и оставалось. Я уж надежду давно потерял- Но свершилось чудо! Тут мой бедный язык бессилен - ведь это же настоящая баллада, поэма, симфония!..

Помните, летом у нас проходил музыкальный фестиваль? Тогда еще съехались в Кырск отовсюду музыканты, певцы, танцоры. Улицы были разукрашены, гулянья до утра, концерты на площадях, банкеты всякие- Пришлось поработать. Да вы не хуже меня все это помните, в грязь лицом не ударили. И вот, вспоминаю, в первый день фестиваля я особенно переутомился: встречал зарубежную делегацию, выступал на торжественном открытии, потом пришлось три часа попотеть в оперном театре, потом - банкет в ресторане. Жена на банкет не пошла, уехала из театра домой. Ну а я - терпел до конца. Даже спич пришлось произнести. И так просто не убежишь - там ведь гости зарубежные, за неуважение сочтут.

Короче, возвращаюсь домой в первом часу ночи, отпустил шофера, захожу в квартиру, думаю, спит моя благоверная, смотрит десятый сон. Заглядываю в спальню - пусто.

- Маруся!- кричу. - Ты где?

В ответ молчание. Знаю, что дома никого больше нет - дочка с внучатами на даче, сын в Москву улетел, мы одни с Марусей. Да где ж она, моя верная подруга жизни? Захожу в гостиную - темно, но видно - балконная дверь распахнута, марусин силуэт угадывается за тюлевой шторой.

- Ты здесь,- говорю,- а почему не спишь?

Выхожу к ней на балкон, она меня не слышит. Там, внизу, под балконом, толпа, гитары звенят, молодежь веселится, поют, пляшут. А Маруся - в тапочках на босу ногу, в халатике - смотрит сверху на чужое веселье иплачет. Да-да, мужики, плачет, всхлипывает. Меня не замечает. Стоит и заливается. Оплакивает свою горемычную бабью долю.

Пронзил меня этот ее плач. Замер я, остановился. Сразу протрезвел. Ах ты, горе-злосчастье, думаю. Да почему же нам так не везет с Марусей? Я-то ладно, я свое как-никак получил, а она - за что ей такие муки? Чем она провинилась, моя бедная губернаторша? Ведь ей уже за пятьдесят, голова седая- а радости женской простого бабьего счастья - так ведь ни разу не испытала!

И так жалко ее мне стало, так жалко. Подошел сзади, обнял, прижал к себе. Задрожала Маруся, заплакала еще горше.

- Это я, не пугайся,- шепчу. - Ты чего не спишь-то?

- Тебя жду,- отвечает сквозь слезы. - А ты где пропадал? Фу, как вином пахнет!..

- Ты же знаешь, я бы на банкете. И выпил совсем чуть-чуть.

- Да я разве против, Ваня? Гуляй на здоровье- Все лучше, чем со мной время тратить.

Перестань, Маруся,- пытаюсь ее утешить,- никто мне не нужен, кроме тебя.

А она как заплачет по новой, как зарыдает. А внизу под балконом - молодежь веселится, неугомонная. А у нас - тоска.

И тут вдруг прямо перед нами, над парком - взвились и распустились разноцветные гроздья праздничного фейерверка!

- Да ты глянь, Маруся!- кричу. - Красота-то, какая!

И она притихла, плакать перестала, смотрит, рот приоткрыла. И, впрямь красота: букеты огненные на черном небе, один за другим вспыхивают, а потом рассыпаются разноцветными искрами.

Прижал я Марусю к себе крепко-крепко, и сам не заметил, как это у нас с ней вдруг так вышло - задрал я подол ее халата, а под халатом совсем ничего, и пристроился сзади и совершаю, значит, свое мужское дело, исполняю супружеский, что ли долг, извините за выражение. И Маруся не возражает и не препятствует.

- Эх, Маруся, Маруся,- шепчу,- ты только посмотри - какой салют в нашу честь!..

И она, опять же, не спорит, уставилась на эту красоту, крепко держится за балконные перила.

- Эх, Маруся, Маруся,- шепчу,- эх, Маруся

И тут прямо перед нами - как в кино на широком экране - ну будто бы по заказу! - с оглушительным грохотом разорвался такой громаднейший яркий букетище, такой потрясающий, что я даже зажмурился, а Маруся моя неожиданно закричала:

- Еще! Еще!

Ах ты, думаю, слава тебе, Господи! Да неужто, думаю, на старости лет подруга моя поймала-таки свой бабий кайф? Ах ты, думаю, радость какая.

И еще постарался, минут на пять продлил ей нечаянное удовольствие. А потом я отнес ее, мою старушенцию, в постель - и заснула она в моих крепких объятиях, как какая-нибудь Василиса Прекрасная у Ивана Царевича. А на следующий день ходила-приплясывала, песенки напевала. Дождалась, наконец, своей порции счастья.

Ну, казалось бы, лучше поздно, чем никогда. Теперь, думаю, наши супружеские дела наладятся. Но не тут-то было. Снова лежит подо мной Маруся ну как колода, как труп, извините за выражение. И опять - никакой реакции.

- Что ж такое, Марусенька,- говорю,- почему же в тот раз получилось, а больше не получается?

- Не знаю,- хнычет,- откуда мне знать?

И вот, вскоре после музыкального фестиваля, как вы помните, подоспел новый праздник, День Города. И опять гулянья, концерты, праздничные фейерверки. И я, будто чувствовал, будто угадывал - вышел с Марусей на балкон, и вот мы опять стоим и любуемся на чужое веселье. И опять ее сзади приобнял, и она навалилась на перила балкона, и на ней под халатом опять ничего, и вот чувствую я, мужики, что ей хорошо, хорошо, хорошо! Ну, а если ей хорошо, моей старушке, значит, мне уж тем более славно. А когда вновь над нами, над парком, во мраке ночи, разорвался ослепительный букет салюта - Маруся как закричит: