Александр МАЗИН
МОРРИ
Гравий хрустел под колесами. Морри подкатил машину к бетонному столбу с надписью: "Охраняется..." От площадки в лес шла выпуклая дорожка с канавами по обе стороны. Крупинки кварцевого песка искрились на солнце. Морри захлопнул дверцу, перепрыгнул через канаву, нырнул сквозь желтеющий кустарник и оказался на узловатой от выпирающих корней тропке. Тропка змеиными петлями вползала в чащу. Приволакивая раненую ногу, Морри волчьей рысцой припустил по тропке. Остановился, когда одолел версты три. Прислонившись спиной к липкой сосновой коре, Морри позволил себе передохнуть. Нет, это не его лес. Слишком мелкий, суетный, привычный к человеку и побаивающийся его, Морри. Ишь, затаился, притих. Даже птицы смолкли. Ничего, привыкнут. Морри потянул в себя сырой прелый воздух, прижал руки к туловищу и окунулся в душистый розовотелый ствол. Сосенка вздрогнула, затрещала, в ужасе попыталась отторгнуть чужое, но Морри растопырился, продвинулся вверх и, как ни слаб был, без труда впитал в себя древесное существо. Вершок за вершком он овладевал жесткими клетками, наполняя их собственной жизнью, размягчая до гибкости заскорузлые оболочки, многократно ускоряя неторопливое течение соков. До тех пор, пока каждая частичка сосны не стала им, Морри. Тогда, качнувшись стволом влево-вправо, он с хрустом вытащил из земли половину корневища. Балансируя кроной, Морри перенес его поближе к тропе и снова запустил в грунт, переплетая для надежности с корнями соседних деревьев, прирастая к ним, чтобы подпитаться и их силой. Затем, плавно и осторожно, Морри вытянул из почвы вторую половину корневища, откинулся назад, опершись на ствол соседней сосенки. Освободившиеся корни, облепленные рыжей рыхлой землей, повисли над тропкой подобием незавершенной арки. Со стороны дерево выглядело так, будто его своротил ветер. Знакомое дремотное состояние постепенно овладевало Морри. В этом таилась опасность: утратить себя, стать самим деревом, неподвижным и беспомощным. Какая мутная сладость: растворить двойную сущность в покое растительного существа!.. Пища. Нужна Пища! Поднялся ветер. Сосновые кроны задвигались, заговорили. Ветер радовал их. Где-то неподалеку прогрохотала электричка. Морри ушел сознанием поглубже, в сосущую сеть корней. "Потом... забраться подальше..." - вяло подумал он.
Длинный узкий стол покрывала накрахмаленная до хруста простыня. На простыне, расслабленно вытянувшись, лежала голая золотисто-коричневая женщина. Четырьмя метрами выше женщины нависал лепной грубо забеленный потолок. Справа от стола пара окон глядела на искривленный силуэт пойманного в каменную щель тополя. Слева же располагалась старинная высокая двустворчатая дверь. Сейчас дверь была распахнута и сентябрьское солнце, пройдя сквозь стекло, сквозь пустое пространство соседней комнаты и роскошный дверной проем, расплескивалось о полированную черноту мебельных плоскостей. Ниже располагался густоворсный германский ковер, выдержанный в синих и белых тонах. Красный цвет был представлен пунцовой розой, одиноко увядавшей в горле богемской вазы. Итак, лишь три вещи в комнате, утратив блеск юности или искру новизны, вошли в ту пору жизни, которую из вежливости называют зрелой красотой. То были: роза, женщина и сама комната. Женщина, разгоряченная и полуобмякшая, распласталась на животе, созерцая афроазиатскую фантастическую страсть, созданную лишенным фантазии американским продюсером. А пока в глазах женщины, больших, черных и похотливых, отражалась смуглая кружевязь тел, спина ее отдавалась властной силе мужских рук, мнущих сквозь разогретую мякоть похрустывающий позвоночник. Мужчина, ниже пояса облаченный в черное трико, а выше - в собственную кожу, нависал над распростертым телом и терпеливо выдавливал из него многообразную грязь Города. Мужчину звали Дмитрием. Имя женщины не имело значения. Одна из многих, ложившихся на этот стол, чтобы за приличные деньги получить не менее приличные услуги. Дмитрий Грошний был способен на большее. Но большего не хотел. Со времени последнего исчезновения Сермаля, Грошний умело и успешно погружал себя в некое подобие духовной спячки. А на иронические замечания прочих Сермалевых выкормышей, Дмитрий отвечал, криво улыбаясь: "Я - мышь. Мышь и рыба. Зимой мы спим." Впрочем, это был довольно крупный экземпляр мыши. Метр девяносто два. Нежно заворковал телефон. Грошний, не глядя, ухватил трубку. Вторая рука его продолжала мять и проворачивать. -- Братик, -- сказала трубка красивым женским голосом. - На дачу не собираешься? - - Нет, -- кратко ответил Грошний. Зажав трубку плечом, он снова подключил к делу обе руки. - - А я поеду. Ходжа там второй день без еды. Еще сожрет кого-нибудь. - - Он может, -- с тем же лаконизмом отреагировал Грошний. - - Работаешь? - - Угу. - - Ну, не буду мешать. Чмок! Трубка вернулась на место. Рука женщины оторвалась от простыни, поискала в воздухе и коснулась мускулистого мужского живота. Блестящие черные глаза по-прежнему не отрываясь глядели на экран. Грошний слегка отстранился. - - Сударыня, -- произнес он солидно. - Вы меня отвлекаете. Рука вернулась на место. - - Извините, -- хрипловатым контральто сказала женщина. Раскаяния в контральто не ощущалось. Телефонная трубка вновь заворковала. - - Да-а? - - Димон! Это Стежень! Быстро приезжай ко мне! - - Глебушка, извини. Я мну клиента. - - Пошли его на хрен, Димон! Приезжай в темпе. О ч е н ь к р у т о! И короткие гудки. Грошний вздохнул, отошел от стола, встряхнул кистями, затем достал из бара пакет с соком, опорожнил пакет в два длинных стакана. Один протянул женщине. С минуту оба пили сок и смотрели телевизор. -- Сударыня, -- задушевным голосом произнес Грошний. - У моего друга неприятности. Искренне сожалею, но мы должны прервать сеанс. Деньги я, разумеется, верну. Женщина перевернулась набок, потянулась, взглядом гурмана окинула худощавый мускулистый торс. - - Ах, Дима, -- кошачьим голоском протянула она. - О чем вы? Это же мелочь. Откинув голову, она выжидательно поглядела на Грошнего. Помедлив секунду, Дмитрий наклонился и поцеловал темно-фиолетовые губы. Потом вежливо, но решительно освободился от объятий. -- Я очень спешу, сударыня. Очень. А ехать мне далеко. За город. Прошу вас, одевайтесь! И вышел в распахнутую дверь. Всхлипывающие звуки динамиков телевизора вывели женщину из приятного оцепенения. Она взяла пульт и безжалостно прикончила любовников на самой вершине блаженства. - - Дима! -- крикнула она в пространство. - Вы звоните мне, когда вернетесь. - - Непременно, сударыня! -- Грошний выключил воду и вытер руки. Одевая рубашку, он смотрел сверху вниз на мутную воду Карповки и размышлял: что же должно случиться, чтобы Глеб Стежень сказал: "Очень круто!". Спустя четверть часа светло-серая "девятка" Грошнего, выехала из арки на Каменноостровский проспект. Навстречу судьбе.
