Александр Лаптев - И тогда я сказал - согласен !

Александр Лаптев

И тогда я сказал: согласен!

Сначала я услышал через раскрытую балконную дверь звук подъезжающего автомобиля, потом захлопали дверцы с угрожающим клацанием, особенно отчетливым в утренней тишине; послышались шаги нескольких человек -- шаркающие -- по асфальту, и гулкие -- по деревянным ступенькам крыльца. Я лежал с закрытыми глазами на кровати и прислушивался. Шаги остановились возле выходной двери, повисла напружиненная, наполненная недобрым предчувствием тишина...

Через секунду я был на ногах.

-- Сейчас, сейчас! -- бормотал я, цепляя на ходу тапки босыми ступнями; грохот стоял такой, будто двадцать человек разом стучали кулаками в ворота - немедленно проснулись все собаки нашего квартала и дали о себе знать. -- Ну сейчас же, иду! -- Рискуя свернуть шею, я съехал по узкой винтовой лестнице на первый этаж и, запинаясь о ковер, задевая стулья и столы, бросился в прихожую.

На пороге стояли трое мужчин в одинаковых серых плащах. Не нужно было иметь много сообразительности, чтобы сразу признать в них доблестных наших полицейских. Эти протокольные физиономии, и немигающие, будто замерзшие глаза бывают только у одной категории людей. На лужайке перед домом остывал автомобиль с косыми синими полосами сбоку, на крыше прилепился неизбежный оранжевый колпак.

Остатки сонливости слетели с меня.

-- Какого черта вам тут нужно, уважаемые? -- спросил я по возможности мягко, запахиваясь покрепче в длиннополый халат среди промозглого сентябрьского тумана.

Тот, что стоял ближе других и носил на лысине теплый берет из шерсти, молча поднял руку и сунул мне под нос удостоверение сотрудника полицейского управления.

Я пробежал глазами текст и согласно кивнул. Враждебность моя несколько уменьшилась.

-- Чем могу быть полезен? -- спросил я, подняв левую бровь.

-- Мы не могли бы пройти в дом? -- произнес сотрудник, глядя мимо мен стеклянными глазами.

-- В до-ом? -- протянул я, и посмотрел по очереди на трех незваных гостей. -- Нет, в дом пройти нельзя!

Те, казалось, озадачились таким ответом. Лица у них сразу поскучнели, если только может поскучнеть лицо, для которого скука сделалась своего рода визитной карточкой.

-- И все же я вынужден буду настаивать, -- произнес тип в берете.

Другие молчали, но лучше бы они возмущались, -- ей богу, это было бы естественнее и не так пугающе.

-- А в чем, собственно, дело? -- задал я дежурный вопрос, понимая уже, что пустить визитеров все-таки придется: их полномочия были мне слишком хорошо известны.

Тип сразу смягчился. Лицо его как-то прояснилось и он задышал ровнее.

-- Дело самое пустяковое, -- сообщил он по-свойски, -- просто мы получили один сигнал и должны его проверить.

-- Какой сигнал?

Сотрудник вздохнул.

-- Вообще-то, я не должен этого говорить... -- он оглянулся на коллег и чему-то своему улыбнулся -- хороший такой дядька, сейчас видно -- приличный семьянин и в душе демократ. Он шагнул ко мне и приблизил лицо. -- Полчаса назад в полицейское управление позвонил какой-то псих и сказал, что в доме на Садовой-пять произошло убийство.

-- Убийство? -- машинально переговорил я.

-- Именно. И даже не одно, а целых два!

Я напрягся, пытаясь вникнуть в смысл таких странных слов, но то ли по причине ранней поры, то ли еще почему -- до конца постигнуть их не смог. "Что за черт! Какое, к... убийство?"

-- Скажите, в доме есть кто-то кроме вас? -- снова обратился до меня инспектор.

Мы все еще стояли на крыльце, и я начинал поеживаться от липкой холодной свежести.

-- Нет, я один живу. Хотя, заезжали ко мне вчера два приятеля, но они вчера же и уехали. Так что...

-- Два приятеля заезжали?.. -- сотрудник сразу посерьезнел, поднял голову и посмотрел на раскрытую балконную дверь: занавеска высоко поднималась в проеме и красиво так, медленно опадала.

-- Да ладно, поехали! -- махнул рукой тот, что стоял с краю. Вся фигура его выражала недовольство, вероятно, он проклинал в этот миг свою полицейскую судьбу: эти внезапные ночные выезды по любому сигналу, самих "сигнальщиков", которые без устали, день и ночь, блюдут словно церберы чужую нравственность, погоду проклинал и, очевидно, меня тоже рад был послать куда подальше.

Инспектор в шерстяном уборе, бывший, видно, здесь за главного, заколебался. Он оглянулся в нерешительности на автомобиль, потом посмотрел себе под ноги, и снова на меня. В глазах его сверкнул отблеск восходящего солнца.

-- Надо бы проверить, -- подал вдруг голос тип, стоявший посередине - высокий и мрачный мужчина с лошадиным лицом и глубоко посаженными глазами.

Таким образом случилась патовая ситуация: один полицейский высказывался за проверку, другой желал немедленно уехать, а третий что-то колебался. Мой голос мог при таком раскладе имел решающее значение.

-- А что? -- проговорил я легко. -- Проверяйте! Раз надо, я не возражаю... -- Поместив на лицо радушную улыбку, я отступил в сторону и сделал приглашающий жест: -- Прошу!

Сотрудник в берете вскинул на меня глаза, прищурился, поджал губы и выдохнул:

-- Ну, раз приехали... все равно теперь. -- И шагнул в дом. Двое его помощников последовали за ним. Я вошел последним и захлопнул за собой дверь. Автомобиль с косыми полосами по бортам остался стоять на лужайке.

Осмотр уже подходил к концу -- оглядев второй и первый этажи, а также подвал и подземный гараж, инспекторы в голос обсуждали какие-то свои дела и искали выход, как вдруг один из них попросил стакан воды и я позвал его следовать за собой на кухню, желая продемонстрировать полную лояльность, добропорядочность и стремление содействовать представителям законной власти в государстве. (Впоследствии, ничто иное не вызвало таких ожесточенных споров, как этот мой добропорядочный шаг. Ведь в самом деле: не пригласи я инспектора на кухню -- ничего бы и не обнаружилось. Тогда зачем я это сделал?..)

Проследовав ряд комнат и коридоров, оживленно разговаривая и подсмеиваясь, мы добрались, наконец, до резной стеклянной двери, и я, взявшись за ручку и продолжая о чем-то забавном рассказывать, потянул дверь на себя, предлагая ему войти первому... Инспектор сделал шаг и остановился, улыбка стала какой-то странной, глаза начали медленно расширяться, губы задергались, а правая рука сама собой поползла вниз, трясущиеся пальцы искали кобуру.

Я открыл дверь шире... и все понял. На полу, посреди разломанных табуреток, столов и шкафов, среди рассыпанных вилок, ножей и битой посуды, среди остатков ужина -- лежали, скорчившись, два изуродованных тела. Выглядели они так, словно над ними потрудился сам Джек-потрошитель. Стены и пол были густо забрызганы кровью, и запах стоял, как на скотобойне.