Голос был низкий, задыхающийся, испуганный. Охрипший, настойчивый, он перекрывал рев толпы, шум дорожного движения и проникал в просторный офис на третьем этаже посольства, требуя немедленного внимания.
Его превосходительство посол из 2219 года — единственный, кто находился в офисе, — вид имел совершенно невозмутимый. Его взгляд выражал твердое убеждение в том, что на свете не существует сложностей и любая проблема, какой бы сложной она ни казалась, решается элементарно просто. Но доносившийся снизу крик, похоже, выбил из колеи и его.
С несвойственной ему торопливостью посол встал и приблизился к окну. Как раз в этот момент высокий бородатый мужчина в рваной одежде, сквозь прорехи в которой проглядывало покрытое синяками тело, спрыгнул с высокой ограды на лужайку перед посольством. Воздев руки к трехэтажному зданию посольства из 2219 года, он пронзительно закричал:
— Убежища!
Преследующая его толпа разразилась ответными криками. Бородатый человек оглянулся через плечо, бросился по лужайке к дому и взбежал по ступеням. За его спиной с грохотом захлопнулась тяжелая дверь.
Посол из 2219-го прикусил губу. Этот человек уже здесь. Теперь начинаются проблемы посольства.
Он повернул диск набора наручного коммуникатора.
— Всему персоналу посольства. Внимание! Говорит посол. Немедленно запереть и забаррикадировать все двери на улицу! Забаррикадировать также незащищенные решетками окна на первом этаже. Всех женщин-служащих и беженца перевести на второй этаж. Хэвмейер, вы отвечаете за первый этаж. Вы, Брюс, за второй. И обеспечить беженцу надежную охрану. Додсон, с докладом ко мне.
Он повернул диск набора до другой отметки.
— Полицейское отделение? Это посол из 2219-го. В наше здание только что вошел человек, требующий убежища. Судя по преследующей его толпе, есть основания опасаться, что команды, которая нас охраняет, окажется недостаточно. Пришлите подкрепление.
Полицейский фыркнул от злости и удивления:
— Вы предоставляете убежище Генри Гроппусу и хотите, чтобы мы вас защищали? Послушайте, я живу в этом времени! И дорожу своей жизнью...
— Ну, если вы дорожите заодно и своей работой, то подразделение по борьбе с нарушителями общественного порядка должно быть здесь ровно через две минуты. Две минуты, я сказал. Сейчас ровно шесть часов двадцать семь минут.
— Но послушайте! — В голосе полицейского зазвучали почти истерические нотки. — Это же Генри Гроппус! Вы знаете, что он натворил?
— В данный момент это к делу не относится. Если его требование убежища необоснованно, он будет передан в руки властей. Я прошу защиты для имущества и персонала посольства, поскольку, как и все прочие посольства, мы обладаем экстерриториальным статусом и иммунитетом. Ваша обязанность предоставить нам такую защиту.
Посол отключился и сделал глубокий вдох. Спокойствие вернулось, а глаза снова выражали убежденность в том, что все сложные проблемы можно свести к простым.
Он перевел взгляд за окно. Вошел Додсон, его секретарь, и почтительно замер возле плеча шефа.
Вместе они разглядывали толпу: один — спокойный, подмечающий каждую мелочь пожилой уже человек; другой — стройный, настороженный, молодой, со взглядом, мечущимся между сценой за окном и лицом начальника.
Во всех направлениях улицу заполонила орущая, волнующаяся толпа. Люди стояли вплотную у железной ограды и вполне могли бы ее одолеть, если бы сзади их с силой не прижимали к решетке — так, что многие кричали от боли.
— Полицейские сделали все, что в их силах, сэр, — негромко доложил Додсон. — Они сдерживали толпу в течение всего нескольких секунд, но большего нам и не требовалось. Весь нижний этаж надежно защищен, сэр.
Посол проворчал что-то нечленораздельное.
Ограда поддавалась нажиму. Медленно, но неуклонно она все больше клонилась внутрь — будто складывал свои лепестки черный цветок. А потом она не выдержала, упала, и толпа хлынула поверх нее на лужайку, растеклась повсюду, бросилась к зданию и в безумии заметалась вокруг него, угрожающе колотя в стены.
— Две тысячи сто девятнадцатый! — На лице Додсона появилось презрительное выражение.
Посол опять заворчал; ворчание у него получилось не менее выразительным, чем слова.
Внезапно неистовый, но хаотический шум внизу сменился ровным, ритмическим, заканчивающимся глухими ударами.
— Сэр! — послышался из коммуникатора голос Хэвмейера. — Передняя дверь начинает поддаваться. Вы не против, если мы перейдем на второй этаж?
— Конечно. И как только окажетесь там, проследите, чтобы обе двери, и передняя и задняя, были забаррикадированы. Не забудьте установить взрыватель в помещении, где хранится наша документация. Если толпа прорвется на второй этаж, проследите, чтобы документация была уничтожена.
— Хорошо, сэр.
— Как вам кажется, сэр, есть ли шанс... — начал Додсон, но замолчал и выглянул в окно, услышав вой сирен.
На летающих платформах с неба опускалось полицейское подразделение, по два человека на платформе. Каждый держал в руках по баллону, из сопел которых вырывались густые желтые струи и рассеивались над толпой.
Посол взглянул на часы.
— Минута и пятьдесят секунд, — спокойно констатировал он и вернулся за свой стол.
Додсон остался у окна, наблюдая, как столпившиеся внизу люди отступают по лужайке, задыхаясь и хватая ртом воздух. Как зачарованный, он провожал взглядом тех, кто, несмотря на удушье, останавливался, поворачивался в сторону посольства и яростно тряс кулаками.
Сумев наконец оторваться от этого зрелища, Додсон описал его шефу.
— На этот раз они что-то уж очень возбуждены, сэр, — сказал он. — Это не обычная толпа.
— Нет, это не обычная толпа. И Гроппус не обычный преступник. Приведите его сюда. Скажите Хэвмейеру и Брюсу, что можно начинать приводить все в порядок. Я хочу, чтобы детальный перечень всех повреждений был направлен государственному секретарю еще до шести часов.
— Да, сэр. — Додсон остановился у двери. — Знаете, сэр, персонал воспринимает его как, в некотором роде, героя.
Посол поднял на него взгляд:
— Ну, это понятно. А как вы сами воспринимаете его, Додсон? Как преступника или как героя?
Физиономия секретаря мгновенно утратила всякое выражение — его еще не оперившийся до конца дипломатический ум изо всех сил пытался отыскать способ избежать прямого ответа.
— Ну, конечно, сэр, он и герой, и преступник...
— Да, но что преобладает? Выскажите свою личную точку зрения, Додсон. Кем его считаете вы? Неофициально, разумеется.
— Ну, сэр... — молодой человек заколебался. — Думаю, в этом случае уместна формула: «Если живешь в Риме...». Здесь, по сути, тот же самый Рим. А раз так, Генри Гроппуса, без сомнения, следует рассматривать как преступника.
