1
Ребенок, рожденный в любви
— Ты уверена, Хло? — Эдвард с трудом оторвал взгляд от ее голого живота. Мысли путались, дыхание сбивалось. Он сглотнул липкий ком, отдышался. — Я сделаю. Но ты уверена?
В ее глазах было столько решимости, сколько Эдвард не видел за все тридцать лет жизни.
— Я не люблю его, Эдди. Понимаешь? Не люблю. — Зеленые радужки подернулись мутной пеленой. — Думала, что полюблю…
Эдвард нахмурился и отвел глаза. Взгляд заскользил по операционному столику с инструментами, пробежался по сенсорной панели медбота и врезался в кругляш блестящего пластика.
— У тебя срок одиннадцать недель. Одиннадцать, — глухо сказал Эдвард. Ему страстно захотелось схватить со стола диск, швырнуть на пол и топтать до тех пор, пока не рассыплется в мириады осколков, в пыль, в атомы пластик, хранящий на поверхности самое страшное творение человечества — программу аборта. Написанную им, доктором Эдвардом Мартигоном младшим.
— Когда-то ты обещал сделать все, что я попрошу, — Хлоя взяла его за руку. Кожу обдало нежностью даже через латекс хирургической перчатки. — Я не люблю мужа, — как заклинание повторила Хлоя, и нежность превратилась в обычное тепло. — А ведь только ребенок, рожденный в любви…
— Не надо, — оборвал Эдвард. — Я сделаю это.
Медбот не принял диск — он вырвал его из пальцев, проглотил, как уродливая хромированная жаба зазевавшегося пластикового кузнечика. Едва слышно жужжа, машина зависла над Хлоей. Выпростала из нутра сегментный отросток и ткнула в пульсирующую вену. Дыхание Хлои стало глубже.
— Фаза один закончена, — отрапортовала жаба. — Приступить к фазе два?
— Помилуй меня, Боже, — прошептал Эдвард. Перекрестился и как можно увереннее приказал. — К фазе два приступить.
Бот пиликнул, запуская остаток программы. Описал дугу, завис меж широко расставленных коленей Хлои.
И рухнул.
В операционной погас свет. Земля задрожала, воздух наполнился низким утробным рыком, пронимающим до диафрагмы даже здесь, под землей. Усиленный киловаттами голос прогремел:
— Доктор Эдвард Мартигон младший! Хлоя Элеонора Леховски! С вами говорит детектив Чанг! Дом окружен! Выходите с поднятыми руками! У вас девяносто секунд! В случае неповиновения мы применим силу!
В наступившей тишине крик Хлои ободрал натянутые нервы:
— Ты! Как ты мог? Ты предал меня!
В подсобке поднатужились и загудели аварийные генераторы. Свет ударил по глазам.
— Сара, помоги! — Эдвард придавил беснующуюся Хлою к креслу. — Малыш, это не я! Слышишь? Это не я! — Слова вылетали испуганными птицами.
Пока медсестра затягивала на ногах и руках петли, он лихорадочно соображал. Никто из прислуги выдать не мог: Эдвард заказывал их лично. Значит, полицию привел талантливый детектив Чанг, а может, и безымянный талантливый инженер, вложивший в медбот сигнальный маячок как раз на такой случай. На случай, если найдется талантливый хирург, который решится…
Талантливый хирург.
В ту же секунду ему стало удивительно покойно.
— Успокойся, — Эдвард крепко сжал заплаканное лицо в ладонях. — Я сделаю операцию вручную.
Хлоя тоненько всхлипнула, но промолчала.
— Джозеф! — Дверь отворилась, и в операционную заглянул охранник. — Нас будет штурмовать полиция, — надавив на «будет», ответил на молчаливый вопрос Эдвард. — Сколько у меня времени?
— Десять, девять, восемь, — подал голос детектив.
Джозеф глянул на убитый электромагнитным импульсом медбот:
— Дверь и ставни им не открыть. Будут резать.
— Два, один! Время вышло!
— Трехдюймовая сталь — это примерно минут шесть, семь, — закончил Джозеф.
— Мне нужно больше, — Эдвард швырнул инструменты в древний сушильный шкаф. — Столько, сколько сможешь обеспечить.
Джозеф понимающе кивнул:
— Сара?
Та вопросительно глянула на Эдварда.
— Ты нужнее мне там, наверху.
— Для меня было честью работать с вами, доктор, — медсестра подобрала упавший со столика скальпель.
— Прощайте, господин Мартигон, — охранник вытянул из чехла шокер и заспешил вверх по лестнице. — Джозеф! Джозеф! Сара! Занять оборону в холле!
«Занять оборону!» — Горько улыбнулся Эдвард, запирая засов. Если охранники сделаны из того же теста, что и полицейские штурмовики, то у садовника, повара и медсестры шансы устоять были нулевые. Да и что могут сделать шокер и скальпель против автоматов? Даже если к ним придут на подмогу секатор и кухонный нож.
— Ты готова? — Эдвард посмотрел поверх накинутого на колени фартука на бледное лицо Хлои. Она мелко закивала.
Эдвард глубоко вдохнул и ввел зеркало.
Руки работали сами собой. В голове крутились строчки из запрещенной книги, взятой тайком еще в детстве из библиотеки деда.
«Ухватить пулевыми щипцами и подтянуть ко входу…» «Раскрыть канал путем последовательного введения расширителей разного диаметра…»
Когда вырезанная стальная дверь грохнула, разбивая в щепу антикварный ореховый паркет холла, настал черед абортцанга.
Кровь барабанила по перепонкам, заглушала стрекотание автоматов и надсадные крики.
— Осталось совсем чуть-чуть, Хло, — облизал пересохшие губы Эдвард. — Еще немного.
Тяжелые ботинки затопотали по лестнице. Над запертым засовом засияла оранжевая искра и, брызгая желтыми огоньками на кафельный пол операционной, поползла вниз.
«Для профилактики резус-сенсибилизации необходимо внутримышечно ввести антирезусный иммуноглобулин…»
Эдвард вдарил по хромированному боку медбота. Сунул в замятую щель окровавленный абортцанг и сковырнул панель. Надрезать кончик ампулы не стал — стекло хрустнуло на зубах.
— Вот и все, — сплюнул осколки Эдвард и дрожащими пальцами начал набирать маслянистую жидкость в шприц.
Удар был такой силы, что дверь, казалось, лопнула. Эдвард ввел иглу в плечо Хлои.
— Да у вас тут прямо бункер, — в голосе Чанга мелькнуло восхищение. — Хлоя Элеонора Леховски, вы арестованы за отказ от материнства и убийство плода! Доктор Эдвард Мартигон младший, вы арестованы за убийство плода, соучастие в отказе от материнства, — Чанг перевел дух, — и сопротивление полиции!
— Джентльмены, — не оглядываясь, сказал Эдвард, — покиньте операционную.
Маслянистая жидкость слишком медленно покидала шприц.
— Не упорствуйте, — гнев в голосе детектива стал похож на туго свитый канат.
Эдвард выжал до упора поршень, выдернул иглу. Хлоя приоткрыла глаза и по щекам ее побежали новые слезы.
