Ник. Горькавый - Возвращение астровитянки (ознакомительный фрагмент)

«Сентябрьский день был чудесен — синее небо, тепло, но не знойно. Редкий случай, когда можно ехать в машине на скорости шестьдесят миль, с удовольствием выставив в открытое окно локоть или ладонь. Воздух на такой скорости упруг, как медуза, и скользит между пальцами, перебирая их.

Прямое шоссе шло на восток, рассекая сонные поселки, разрезая капилляры местных дорог и выцеживая из них разноцветные автомобили в единое артериальное течение. Двадцать стремительных минут — и пятижильный поток упирался в городское кольцо, сгущаясь в длинный тромб.

Утренняя пробка была стабильной, как часы, спокойной и привычной. Она пахла ранним кофе и свежими рубашками, сочилась звонками телефонов и бодрыми интонациями радиокомментаторов, вздрагивала от скрипа зазевавшихся тормозов.

Она была пучком мировых линий, густо стиснутых в бетонном пространстве, приятельски привязанных друг к другу утренним временем.

Раздавленные на скорости насекомые усеивали лобовые стекла и автомобильные капоты, раскалённые солнцем и моторами. Крупные синие стрекозы ловко скусывали с капотов битую копчёную мошку, грациозно пританцовывая в воздухе.

Белохвостый олень с любопытством высунулся из зарослей, посмотрел на дорогу, забитую автомобилями, и равнодушно отвернулся. Всякому ясно, что ползающие кусты, которые так дурно пахнут, должны быть совершенно отвратительны на вкус.

Старенький автомобильный кассетник подпитывал солнечный пейзаж могучей итальянской энергией Челентано. Я опаздывал на работу, но не настолько, чтобы нервничать по этому поводу. Последняя часть дороги была самой приятной, с зелёными откосами в ромашках и тихими пригородами за высокими придорожными стенами.

Весной здесь всё в вишнёвом цвету.

По-совиному ухнул над головой последний мост, и я свернул в Росслин — деловой центр на столичной окраине. Несколько привычных поворотов — с уступанием дороги и с взаимным раскланиванием с пешеходами — и я въехал в подземный гараж.

Нашёл место неподалеку от красавца „бентли“, зашёл в лифт и нажал кнопку десятого этажа.

Странно — никого в кабинетах не было. Я двинулся на голос диктора, доносящийся из конференц-зала, и нашёл всех сотрудников перед экраном.

И сентябрьский погожий денёк превратился в кошмар.

Телевизор показывал горящий небоскрёб. Вскоре вспыхнул второй — рядом.

Мозг лихорадочно подсчитывал возможное число обитателей стоэтажных громадин и приходил к кошмарному выводу, что катастрофа может быть сравнима с Хиросимой. Глаза в ужасе фиксировали все подробности и поймали момент, когда край небоскрёба дрогнул и посыпался вниз. За считаные секунды сколлапсировал весь параллелепипед, взметнув вверх цементно-пылевой смерч. Крик прокатился по комнате и по всему миру, наблюдающему мгновенную смерть тысяч людей.

Вскоре рухнул и другой небоскрёб, и ещё многие сотни душ присоединились к чёрному облаку, висящему над густонаселённым островом.

Что происходит?! Кто это сделал?!

Это ещё был не конец кошмара.

Над нашим зданием самолёты часто заходят на посадку в ближайший аэропорт. Но этот „Боинг“ пролетел слишком низко и быстро, с громким гулом. Его брюхо мелькнуло над самой головой. И над крышами зданий, за которыми скрылся странный самолёт, появился чёрный клуб дыма. Это уже была не телепередача, это уже горела столица…

В воздухе стойко пахло войной.

Около одиннадцати часов объявили эвакуацию учреждений. День по-прежнему был погожим, но уже совершенно неправильным. Движение транспорта в центре города перекрыли. Чиновники и бизнесмены — в галстуках, пиджаках и с кейсами — выбирались из города по мостам, не спеша, без паники. Как будто весь город вышел подышать свежим воздухом, вот только в воздухе стоял дым от сгоревших человеческих жизней.

Гражданские самолёты больше не летали, зато в голубом небе с ревом носились военные истребители.

Так началось новое, третье тысячелетие.

Я стоял у места взрыва, дышал пеплом сожжённых душ — и они остались во мне навсегда.

С тех пор я бессознательно боюсь низко летящих самолётов.

С тех пор я сознательно думаю о терроризме, пытаясь понять его генезис.

Я был со своей семьей в той самой башне. Но мы не сгорели, не прыгнули с карниза, не распылились среди бетонной крошки — мы побывали в небоскрёбе за несколько месяцев до его крушения. Поднялись на крышу в кафе, выпили по бумажному стаканчику кофе на самой вершине человеческого мира, посидели на лестнице с металлическими перилами. Ступеньки спускались в никуда — просто к огромному стеклу, за которым раскинулся ночной, светящийся, звенящий, смеющийся город.

Вскоре это уютное кафе покосится и устремится в историю, ломая перила, как руки.

Несколько секунд невесомости, присущей космическим кораблям, вышедшим на финишную орбиту.

Удар! — и тысячи испуганных и одиноких людей умерли.

Густое облако праха и цемента покрыло оставшихся в живых, город и мир.

Мы остались там навсегда — на вершине той башни. Рухнувшей и вечной.

Терроризм стал частью нашей жизни.

Вскоре столичных жителей стали обстреливать невидимые снайперы. Убивали всех, потому что все были врагами: женщина, вышедшая из магазина с покупками; мужчина, отец шестерых детей, заправляющий машину на бензоколонке; тринадцатилетний школьник, идущий домой. Как страшно жить тем, у кого столько врагов.

Каждый вечер я включал радио, чтобы узнать — кого и где сегодня убили снайперы? Географию очередного кровопролития нужно было деловито учитывать при возвращении домой, так как после каждого убийства ближайшие шоссе перекрывались в поиске убийц. И тысячи людей проводили в автомобильных пробках долгие часы; измученные, съезжали на обочину и засыпали.

Это длилось три недели. Люди стали бояться открытых пространств, не решались выйти из машины, чтобы залить в бак бензин. Напряжение росло — именно этого и добивались террористы.

Но кого они запугивали своей жестокостью? Своих врагов или своих союзников? Или просто наслаждались свободой насилия, разрешённой и даже благословлённой собственной системой ценностей? Торговали ли здесь чужим страхом или питались им?

Я много думал о социологии террора, психологии террористов и их жертв, одной из которых оказался и я. Так появилась эта книга „Бизнес терроризма“, где я прихожу к выводу, что терроризм направлен не наружу, а вовнутрь. Его главная цель — не месть внешним врагам, а укрепление положения во внутренней среде союзников. И лишь второстепенной целью является удовлетворение своей злобы.