— По транспортной струне пассажир идет пакетом из пяти архивов… — Незнакомец пытался говорить шепотом, но в бедламе портового бара это вряд ли могло иметь успех. — Пять информационных потоков. С нашей точки зрения, это не потоки, а импульсы… Но наша точка тут ни при чем, мы же про технику говорим.
Говорил преимущественно он. Я лишь сидел рядом и терпел.
— Пять архивов, — повторил мужчина и, двинув ко мне лист бумаги, провел черным ногтем пять параллельно неровных линий. — В первых двух вся твоя физика… — Он озабоченно посмотрел на стол, но ничего, кроме кружек и пепельницы, не обнаружил. Пепельница была полная, а кружки — наоборот. — В этом архиве врожденное, чистый генотип, а в этом приобретенное. — Он положил на листок два кривых окурка. — Если вошел в транс-порт с циррозом печени, то и выйдешь с тем же циррозом. Кстати!.. Ты не задумывался, почему Верховный так неплохо выглядит? Для своих-то ста двадцати годков… А?!
Собеседник поманил меня пальцем и, не дожидаясь реакции, поднес свой бесформенный рот еще ближе. Мне казалось, что я уже не слышу его, а чувствую.
— Верховный… да и не только он… они иногда срываются с линии. Не целиком, такого не бывает. Срывается только второй канал. Такого… ха!.. такого вообще-то тоже не бывает. Но им периодически устраивают. И на выходе они получают свое же тело, но без единой болезни. Девственное! Ну… то есть, допустим, девственное — для ста двадцати лет. Старое, но не изношенное. Слабое, но не больное, понимаешь?
— Что ж тут не понять…
— Дальше. Три других канала несут менталику. Три архива. Первый — врожденное. — На лист лег еще один окурок. — Темперамент, то-се, задатки-зачатки и прочее. Что ты от родителей взял. Вот тут… — Мужчина выбрал в пепельнице короткий изжеванный фильтр. — Вот тут приобретенное. Интеллект, навыки и всякая такая хрень, которую ты сам наживаешь, вместе с болячками. А это… — Он торжественно уронил пятый окурок, стоптанный, как сапог каторжника. — Здесь, дружище, память.
Я взглянул на лист, и мне стало тошно. Человек — от светлых мечтаний и до последнего заусенца, — весь человек был представлен на этой схеме пятью грязными чинариками. Они лежали у пяти кривых царапин, словно на старте.
— Значит, имеем пять архивов… — Собеседник потыкал пальцем в бумагу и уставился на меня, требуя подтверждения.
— Имеем, — подтвердил я.
— Скок!.. — Ребром ладони он передвинул по листу окурки, каждый по своей линии. — Скок!.. Транс-переход окончен, — объявил он, имитируя отстраненный синтетический голос. — Но «скок» — это только для нас. Сознание человека не способно воспринять этот миг. Ты просто шагаешь сквозь рамку транс-контура и идешь себе дальше, по тому же вроде бы коридору… который находится уже в другом рукаве матушки-галактики.
Слушать хмельного брехуна становилось все труднее.
— Все происходит мгновенно! — продолжал он с азартом. — Тут тебя расквантовали, там — снова собрали. Из другого сырья, конечно. Твое осталось здесь, из него соберут кого-то еще. Или, если дети финишируют, то сразу двоих. А если прибудет боров здоровый, то тебя одного не хватит, пойдешь довеском. Да это не важно, это ведь уже не ты, а прах твой… — Он вдруг осекся. — Слушай, многовато говорю, да?
Я счел за лучшее промолчать.
— Так о чем я?.. А вот о чем. — Незнакомец вернул бычки на исходную позицию. — Информационный пакет перемещается неуловимо быстро. Для человека. Но не для киб-координатора. Для машины это целый проце-е-есс… — Он вновь принялся двигать окурки, но теперь гораздо медленнее. — Полторы-две миллисекунды, иногда три. Почти вечность. За это время киб-координатор многое должен успеть. И со многими. Представляешь пассажирооборот среднего порта? Нет, не представляешь. И представить не можешь! Потоки идут отовсюду. Прием, отправка, но чаще станции выполняют релейные функции, особенно в центре. Миллионы пассажиров ежесекундно. Даже если разбить секунду на тысячу частей, то и в одной этой части окажутся тысячи инфо-пакетов! Туда-сюда… отсюда туда… опять туда… потом обратно!.. — Он исцарапал лист вдоль и поперек, затем вывернул на него пепельницу и для наглядности растер мусор ладонью.
Бармен с тревогой посмотрел в нашу сторону. Незнакомец, словно учуяв это спиной, призывно поднял руку. Бармен перевел взгляд на меня. Я сделал лицо непроницаемым, что означало: «больше не угощаю».
Сосед по столику не то чтобы был пьян… он был пьян вчера, это бесспорно. И позавчера, что весьма вероятно. Сегодня же он принял кружку пива — от моих щедрот, — вылакал пол-литра обычного портового пойла и помутнел, но не беспросветно. Он все-таки мог говорить. Громко и неприятно.
Ему было лет тридцать пять — примерно столько, сколько и мне. Опустившийся субъект, застрявший в чужих местах не по собственной воле, а от безденежья. Он был порядком обтрепан. Вышел из дома невесть когда в приличной одежде, а потом — либо стремительно отощал, либо слишком долго шлялся. Красная рубаха не стиралась месяц как минимум. Он пованивал весь — от макушки и… нет, про пятки лучше не надо. С пятками, я подозревал, у него еще хуже, чем с головой. Штаны на нем были болотные, не исключено — когда-то серые или, допустим, бежевые… Но теперь — строго болотные, по всей своей мятой поверхности.
Его лицо выражало много всякого, страстного и горячечного, но мне это было ни к чему.
Посетителей между тем не прибывало и не убывало. Люди менялись, но в дверях как будто стоял чуткий клапан: вышли двое — тут же двое и вошли, в полосатых ботинках и с модным орнаментом на щеках, подхваченным у аборигенов Мутона-7. В этом сезоне только ленивый не раскрашивал физиономию зелеными квадратами. Квадраты носили по всей матушке-галактике, во всех ее благословенных рукавах. Поветрие распространилось по обитаемым мирам за какую-то неделю, чему способствовала система транс-портировки. Если б не она, вряд ли я мог бы говорить о каких-то галактических рукавах. Мы так и сидели бы в пределах одной звездной системы. В лучшем случае выстроили бы сферу этого, как его… Тайсона, что ли?., вроде того, да… Ну и лазали бы внутри ее, как бациллы в закупоренной пробирке.
— Полчаса уже треплешься, — сказал я наконец. — Думал, что-нибудь дельное сообщишь… Все, что ты мне поведал, проходят в школе, на первом цикле. Но нормальные дети, в смысле — дети нормальных родителей, узнают об этом еще раньше. Не сидят же они дома. И первое, что они видят за пределами квартиры, — это рамка транспорта.
Незнакомец расправил плечи и приподнял подбородок. Он понял, что зацепил меня. Нельзя сказать, что я был уже на крючке, но… за прошедшие полчаса я не послал его к черту, и значит, я был заинтересован.
