Ирина Крупеникова
ПРЕДЕЛ БЕСКОНЕЧНОСТИ (сборник)
Рецензии на книги тверских авторов
Существует мнение, что жанр научной фантастики умер. С этим утверждением трудно не согласиться, если бросить непредвзятый взгляд на книжные лотки, заваленными всевозможными космическими боевиками и средневековыми фэнтези.
Новый роман тверской писательницы имеет подзаголовок: «научно-фантастический роман», что сразу настраивает потенциального читателя на мысль, что Ирина Крупеникова пытается возродить жанр, доминировавший в фантастике всего XX века как в России, так и за рубежом. Отчасти это так и есть, хотя неверно было бы утверждать, что роман Ирины Крупениковой архаичен по форме и содержанию. «Предел бесконечности» — это синкретический сплав двух, казалось бы, взаимоисключающих литературных жанров: традиционной научной фантастики (в духе шестидесятых годов двадцатого века) и традиционного для русской литературы философского романа — романа о поисках смысла жизни.
Время действия романа писательницы — ближайшее будущее, середина XXI века. Технический прогресс облегчил бытовые проблемы, компьютеры вошли почти в каждый дом — однако люди остались прежними, как и социальные отношения. В России тоже почти ничего не изменилось — та же пропасть между богатством и бедностью, то же всевластие государства и всесилие спецслужб, которые способны раздавить любого человека, либо подчинить его своим интересам, связав по рукам и ногам «добровольно» принятыми обязательствами. Пресса полностью свободна — особенно желтая, чрезвычайно падкая на сенсации. Честных же журналистов убивают, как и пятьдесят лет назад. То есть за полвека в стране мало что изменилось — и столь пессимистический взгляд писательницы на наше будущее удручает…
В центре повествования — целый клубок научных, философских и нравственных проблем. Писательница показала судьбу двух поколений ученых, отца и сына. Биолог Алексей Жулавский занят созданием «альтернативной жизни». Он создает (клонирует?) т. н. «индивидов» — существ, внешне похожих на людей, но наделенных сверхъестественными способностями (регенерацией, управлением нервной системой и органами чувств и т. п.). Жулавский чрезвычайно гордится своим изобретением, он чувствует себя равным Богу («Я — не ученый, — говорит он своей дочери Анне. — Я творец!»). Однако ему безразличны судьбы его творений: он, подобно античному рабовладельцу, продает «индивидов» тем, кто больше заплатит. Гордыня — один из семи смертных грехов, с точки зрения христианства, — заставляет Алексея Жулавского отказаться от сотрудничества с государством — и государство уничтожает руками спецслужб и самого ученого, и его творения.
Филип Жулавский, сын Алексея Жулавского, спустя несколько лет после смерти отца решает продолжить его дело. Филип — такой же одержимый, как и его отец, однако он — прагматик, который понимает, что залог успеха — хорошие отношения с государством и его спецслужбами. Тем не менее сын очень похож на отца: Алексей Жулавский «творил ради творчества, созидал ради созидания», Филипа тоже мало волнует, «где кончаются его права как ученого и начинается ответственность творца». То есть обоих не интересует этическая сторона вопроса. Возможно, именно по этой причине эксперименты по созданию сверхлюдей завершилась крахом — как в первом, так и во втором случае. Ирина Крупеникова как бы утверждает мысль, что ученый должен нести ответственность за свои исследования — особенно когда речь идет о такой тонкой и серьезной материи, как создание новой человеческой жизни. Очень актуальная мысль, в связи с ведущейся сейчас во всем мире дискуссии, можно или нельзя клонировать человека…
Основная сюжетная линия романа — это судьба единственного оставшегося в живых индивида — Глеба. (На мой взгляд, термин «индивид» применительно к искусственному человеку-клону звучит не очень удачно). Он выходит в реальный мир и начинает постигать жизнь. Глеб чем-то похож на вольтеровского простодушного — он не понимает самых очевидных истин, которые «нормальным» людям кажутся незыблемыми. Глеб смотрит на мир наивными глазами ребенка, и это позволяет ему видеть жизнь как бы «со стороны». Он не понимает установленных в обществе «правил игры», чувствует абсурдность существующего мира.
Результатом столкновения с реальностью становится полная ломка сознания Глеба: если ему изначально была присуща «чистейшая логика, без примесей предрассудков и философии», то постепенно он становится человеком, — и физиологически, и психически.
Жизненная дорога сводит Глеба со слабоумной девочкой Тамарой, душа которой, тем не менее, открыта и природе, и людям. Девочка наделена способностью чувствовать, что в этой жизни настоящее, а что — искусственное. Тамара считает, что городская цивилизация уродует души людей, и только став частью природы, можно понять душу Земли. Смысл жизни — это не суета, не погоня за богатством — а тихая, размеренная деревенская жизнь, работа на земле. К этой же мысли приходит и Глеб…
Идея почвенничества в русской литературе не нова — ей отдали дань многие писатели-деревенщики. Однако в научной фантастике, на мой взгляд, идеи «почвы» появляются впервые…
Тамара способна увидеть внутри каждого человека «цветок» — человеческую душу. Тамара помогает Глебу стать человеком «по-настоящему» — благодаря ей он сумел взрастить в своей душе «цветок» и понять, что нельзя идти против воли Матери-Земли, которая и дает человеку жизнь. Индивид Глеб осознал то, что не сумели понять отец и сын Жулавские: человек не имеет права возноситься над природой, над Богом. «Альтернативное начало жизни — это дело земли», — говорит он в финале романа.
Человек должен приходить в мир естественным путем. Искусственная жизнь враждебна природе…
Тем не менее финал романа пессимистичен. Человечество занято сиюминутными проблемами, борьбой за выживание и погоней за материальными благами, и ему не до мыслей о сохранении своих душ. Человечеству не нужно Диво, которое пытаются обрести за пределом бесконечности герои романа — Глеб, Анна и Тамара. Они постоянно говорят о Диве, однако читатель так и остается в неведении, что это такое — к сожалению, писательница не смогла внятно объяснить данный символ. Видимо, это и есть символ — своего рода романтический идеал, к которому должна стремиться живая человеческая душа — ибо «мы стали настолько пустыми, что только у индивида осталась настоящая душа». Эти слова Анны звучат как суровый приговор человечеству.