Все началось совершенно неожиданно. Олла пришла очень взволнованная, с фототелеграммой в руках.
– Я немедленно возвращаюсь в Москву. Плазмодин отправляется через сорок минут. Через час мне нужно встретиться с Корио.
Я удивился. Наш отпуск только начался, а что касается Корио, то он сам должен был прибыть на берег моря со дня на день.
– Что такое стряслось? – спросил я сестру.
– А вот послушай. «Любимая Олла, мне очень нужно с тобой повидаться. В моем распоряжении только сутки. Сегодня в двадцать два часа решается моя судьба. Корио».
– Это звучит, как в старых приключенческих романах, – сказал я.
Корио – мой друг и возлюбленный Оллы. Я знаю его много лет как очень умного и уравновешенного человека. Его работы по микроструктуре энергетических полей сделали его имя известным среди ученых всей планеты. Год назад Корио получил Почетную грамоту Народов Земли второй степени и звание Ученого первого класса. Это совпало с его замечательной победой в чемпионате по игре в шахматы на стоклеточной доске.
В скупых строках фототелеграммы я уловил нотки скрытой тревоги. Олла чувствовала тревогу значительно острее, чем я. Она торопливо начала складывать свои вещи в пакет.
– Корио не пошлет такую телеграмму без всяких на то оснований. Если с ним все благополучно, я сегодня же вернусь, – сказала Олла. – Если же нет…
– Что ты, милая! – воскликнул я, беря сестру за руки. – Что может с ним случиться? Болезнь? Опасность? Ну, что еще там? Я себе просто не представляю, что в наше время может случиться с человеком. Был бы он космонавтом или ракетчиком-испытателем… Он ведь физик-теоретик.
– Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований, – повторила Олла упорно. – До свидания, милый Авро!
Она подошла ко мне и поцеловала меня в лоб.
– До свидания. От меня пожми руку Корио. И еще – позвони мне вечером. Было бы хорошо, если бы у видеотелефона с тобой был и Корио.
Олла улыбнулась и покинула комнату. С террасы я помахал ей рукой. Через несколько минут от Южной станции, прямо через горы умчался монорельсовый электровоз. В нем Олла отправилась на аэродром.
После обеда я не пошел отдыхать в эрарий, а спустился на набережную посмотреть на море. Набережная была пустынна, только несколько любителей морского прибоя сидели с полузакрытыми глазами и слушали, как о бетонные стены разбиваются волны. Над морем висела сероватая дымка, сквозь которую солнце казалось оранжевым. Было очень жарко и влажно. У гранитного спуска к воде я посмотрел на гигантские термометр и гигрометр. Двадцать девять по Цельсию и восемьдесят процентов влажности. Если бы не одежда из гидрофобного материала, люди чувствовали бы себя погруженными в теплую ванну.
Я долго стоял у двух колонн из стекла, которые одновременно являлись измерительными приборами и украшением лестницы к морю. Архитектору, создавшему этот ансамбль, удалось соединить воедино целесообразность и красоту.
– Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, – услышал я голос сзади.
– А, старый ворчун Онкс! Что тебе здесь не нравится?
Это был мой друг, Онкс Филитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность – ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член критического совета Центрального промышленного управления.
– Мне не нравится вот это. – Он показал пальцем на измерительные приборы.
– А по-моему, недурно. Архитектор, безусловно, малый с фантазией.
– Я о другом. Мне не нравятся показания приборов. Не знаю, как ты, а я жару переношу неважно. Особенно когда воздух больше чем наполовину состоит из водяных паров.
Я рассмеялся.
– Ну, тогда тебе нужно ехать отдыхать на север, например в Гренландию.
Онкс поморщился. Не говоря ни слова, он протянул мне бюллетень Института погоды.
– Вот, читай про Гренландию…
Я прочитал:
«Пятое января. Восточное побережье Гренландии – +10…»
– Чудесно! Скоро там зацветут магнолии!
– Не знаю, зацветут ли. Только на памяти человечества такого еще не бывало.
Продолжая что-то бормотать, Онкс побрел вдоль набережной, то и дело вытирая платком потную шею.
В пять часов я сдал в электронный профилакторий данные о своем самочувствии – кровяное давление, влагообмен, температура, электрокардиография и так далее – и, вместо того чтобы смотреть в телевизионном театре спортивную передачу из Нью-Йорка, возвратился в свою комнату и уселся у видеотелефона. Олла была в Москве уже шесть часов и должна была вот-вот сообщить мне все о Корио. Глядя на матовый экран прибора, я почему-то волновался.
Так я просидел до ужина, не дождавшись вызова из Москвы.
В столовой ко мне подошла Анна Шахтаева, мой лечащий врач.
– У вас немного повысилось кровяное давление и частит сердце. Примите вот это, – она протянула мне таблетку. – Ложась спать, не забудьте включить кондиционер.
Я посмотрел на нее с удивлением.
– Ничего страшного, – сказала она, улыбаясь. – Это почти у всех. Из-за погоды.
– Жарко, – сказал я смущенно и почему-то вспомнил Онкса.
– Да. И влажно…
Олла позвонила мне только в двадцать три часа, когда я начал дремать.
– Что случилось? – воскликнул я, всматриваясь в лицо сестры. Оно было каким-то странным и чужим. – Что случилось, Олла? Где Корио?
Олла жалко улыбнулась. Я видел, как дрожали ее губы.
– Ты плачешь, милая? Ты плачешь? – закричал я.
Я никогда не видел свою сестру плачущей. Никогда. Только в те времена, когда она была совсем-совсем маленькой. Это было невероятно! Я вообще никогда не видел плачущих людей!
Олла отрицательно покачала головой.
– Нет, ты плачешь! Немедленно говори, что случилось!
– Только что я почти попрощалась с Корио, – наконец сказала Олла шепотом.
– Он?..
Я хотел сказать «он умер», но сестра опередила меня.
– Нет, он жив и чувствует себя прекрасно…
– Он тебя не любит? Он тебя больше не любит?
Олла опустила голову и странно улыбнулась.
– Это все так непонятно… Я ничего не понимаю в том, что произошло…
У меня перехватило дыхание. Если бы Олла была рядом со мной! Но она была от меня на расстоянии полторы тысячи километров, и я мог лишь беспомощно наблюдать, как она страдала.
– Милая моя. Я тебя умоляю, расскажи все по порядку. Я должен тебе помочь. Тебе все должны помочь.
– Мне никто не сможет помочь. Никто.
Олла отбросила прядь волос со лба и, сжав зубы, процедила:
– Скоро Корио не будет…
Я ухватился за металлическую раму экрана.
– Ведь ты же сказала, что он жив и чувствует себя хорошо…
– Да… Но…
