Рэй Олдридж
Фермер любви[1]
Когда-то Эрриэнжел была свободной гражданкой Дильвермуна — богатой, красивой и вполне счастливой.
А потом она проснулась на незнакомой узкой кровати и, посмотрев вверх, увидела склонившегося над ней незнакомца с равнодушным лицом.
«А! Вы с нами», — сказал, как прошептал, незнакомец. Он улыбнулся ртом, но не глазами.
Она попыталась сесть; он надавил на неё, чтоб уложить обратно, и пришлёпнул ей на шею наркопакетик. Её мышцы расслабились и стали бесполезными.
Незнакомец снова заговорил. «Моя обязанность — сообщить вам, что теперь вы являетесь собственностью Спешэлтис Инк., дочерней компании СемяКорп/Дильвермун».
Когда она проснулась в следующий раз, она была одна.
Прошёл день, за ним другой. Её камера была вполне уютна, хотя и не роскошна. В ней были кровать, принимающая форму тела, холоконтур, гигиеническая кабинка и несколько картин на стенах. На этих небольших полотнах были пасторальные пейзажи, нарисованные в спокойной, обезличенной технике. Улыбающиеся юноши и девушки обрабатывали сады, полные цветов и усыпанных фруктами деревьев. Все они были физически привлекательны и это было даже более, чем очевидно, потому, что все они были обнажены. Когда она пригляделась, то увидела, что на всех них были надеты тонкие взрывные рабские ошейники, замаскированные под стильные серебряные шейные украшения. Её передёрнуло и она отвернулась.
Комната имела клинообразную форму и со всех трех стен выступали стеклянные рыльца холокамер-визуализаторов. Это, как она полагала, было самой неприятной стороной её плена — даже сейчас посторонние смотрели на неё и оценивали. Ей было удивительно, что она так быстро привыкла к невидимым глазам. Она даже привыкла к той мысли, что наблюдатели были с ней и тогда, когда она отправлялась в кабинку.
Она пыталась относиться ко всему философски. Ведь, в конце концов, всё могло быть гораздо хуже. Эрбрэнд мог продать её в разделочный магазин или одному их тех эксти торговцев, что наводнили людские секторы Дильвермуна. Она размышляла над событиями последних нескольких дней, пытаясь понять, что заставило Эрбрэнда сделать то, что он сделал.
Эрбрэнд… трудно было поверить, что он сделал её рабом только потому, что перестал быть ей интересен в романтическом смысле. Он казался таким воспитанным, совсем не таким человеком, который совершил бы такой ужасный поступок. А она и прежде порывала такие отношения. Много раз.
Она покачала головой. Эрбрэнд определенно был сумасшедшим; никакое другое объяснение не было возможным.
Она вспомнила его бледное лицо, чёрные глаза, странный сдавленный звук, который он издал, когда она сказала ему, что не может больше с ним видеться. Она думала, что объяснила своё решение с достаточной степенью вежливости и такта. Конечно же, она пыталась быть воспитанной. Но в следующую секунду он схватил её за руку. Она подумала, что с его стороны — это какая-то отчаянная попытка галантности, поэтому не пыталась вырваться до тех пор, пока не стало слишком позно. Он прижал ей к запястью срез-шприц и эта крошечная холодная боль была последним, что она почувствовала, пока не проснулась в этом рабском загоне.
Эрриэнжел подошла к зеркалам в углу, которые распахнулись как крылья, и критически посмотрела на своё отражение. Она дотронулась до уголка челюсти, откинула назад свои густые, медово-золотистые волосы. Потрогала чистое пятно на месте, где когда-то была татуировка её Гражданства. Интересно, как Эрбрэнду удалось так быстро и полностью удалить татуировку. Хотя… он был чрезвычайно богатым молодым человеком с возможностями, подходящими почти для любой задачи. Она обнажила запястье. Его гладкая белая кожа не имела никаких отметин на том месте, где когда-то была её инфо-киста. Она была не просто рабом… она была рабом без гроша.
Она решила прекратить думать об Эрбрэнде.
Спустя довольно продолжительное время от двери послышалось дребезжание. Она отрылась и показались тюремщик в чёрной маске и высокий рыжеволосый мужчина. Внутри тюремщик поклонился высокому мужчине, а затем вышел и закрыл дверь.
Эрриэнжел с интересом разглядывала своего посетителя. По её оценке, он был привлекательным мужчиной, возможно, даже красивым. Он был мускулистым, в его движениях чувствовалась сила. Его лицо поразило её своей необычностью — вырезано немного более решительным, чтобы быть совершенно стильным, с широкими скулами, густыми бровями и глубоко посаженными глазами цвета янтаря. Его широкий рот улыбался, а волосы были необычного огненного оттенка, зачёсаны с высокого лба.
«Можно?» — спросил он низким тёплым голосом и улыбнулся ещё шире.
Растерянная, она отвела взгляд. «Вы здесь, чтобы купить меня?»
«Возможно. Думаешь, ты будешь хорошим приобретением?»
Она вдруг обнаружила, что ситуация-то вовсе не весёлая. Одно дело — сидеть в одиночестве в уютной комнате и абстрактно размышлять об институте рабства. И совсем другое — стоять лицом к лицу с человеком, который может купить тебя, а затем сделать с тобой всё, что пожелает — сдавать в почасовую аренду, распродать по кусочкам клон-ремесленникам… или размолоть на корм для зверей, если не угодишь ему.
Прежде, в отношениях с другими, правила всегда устанавливала она — и это, думала она, был естественный порядок вещей. Она почувствовала, как слезы наворачиваются на глазах. Как же её положение могло измениться так неожиданно и несправедливо?
«Ну, по крайней мере, ты можешь плакать. Хороший знак. Ты удивишься, узнав, как много человеческих существ утратило эту способность». Мужчина говорил доброжелательно. Эрриэнжел немного ободрилась от его видимой вежливости. Возможно, ей следует надеяться, что он будет тем, кто купит её.
Она повеселела и попыталась улыбнуться.
Он засмеялся, но это был вовсе не презрительный смех. «Да ты к тому же и оптимист» — сказал он. «Мне это нравиться».
Он сел на её кровать и стал молча её разглядывать. Он казался совершенно непринужденным, словно мог часам смотреть на неё этим оценивающим взглядом. На его лице отражались какие-то приятные, но непонятные эмоции, и она почувствовала, что ей каким-то образом бросили вызов. «Вы знаете моё имя», — сказала она. «Скажите мне своё?»
«Да, конечно», — сказал он. «Я был невежлив, Эрриэнжел. Моё имя — Мэмфис».
Она улыбнулась ему так тепло, как только могла, и, внезапно, почувствовала себя в более знакомой обстановке. Она откинула назад волосы и прислонилась к стене, выставив бедро — она знала, что это движение придавало её телу соблазнительные очертания.
