Виктория Угрюмова - Лодочник

Виктория Угрюмова

Лодочник

И куда они лезут со всеми своими узлами и чемоданами? Толкаются, пыхтят, норовя занять самые удобные места. Это ни к чему, потому что удобных мест в моей лодке нет: старая она, дряхленькая, протекает постоянно, и я аккуратно законопачиваю дырки просмоленными тряпочками. Человеки взволнованны и настроение у них разве что не предпраздничное; а, впрочем, их тоже можно понять. В их стылой и скучной жизни всякое путешествие в радость.

- Извините? Мы долго будем ...э-ээ... добираться? - лысоватый, толстенький, в роговых очках. Костюм серый и добротный, но без излишеств. С понятием пассажир.

- А куда торопиться? - спрашиваю я. - Вы же, считайте, в отпуске.

- Hо все-таки, - настаивает он...

Многие из них суют мне деньги. Суют воровато и не от души, а по обязанности - везде нужно подмазать, и здесь, значит, тоже. Хотя что от этого изменится - грести я, что ли, стану иначе? Hо деньги беру все равно: мне тоже нужно на что-то жить; правда, обидно, но до моих обид никому нет дела.

- Простите, здесь мокро, у вас коврика нету? Резинового?

Я отрицательно качаю головой.

Раньше, бывало, возмущался; пытался объяснить, что мы тут все не на ослепительно-белом лайнере в лазурных водах Карибского моря, а на дохлом корыте в паршивой речонке - темной, мутной, где местами, словно пятна жира на супе, плавают островки ряски. И всего-то делов мне перевезти их на другой берег. Посудина у меня вместительная, это правда; но не прогулочный катер.

- Скажите, а эта баржа не утонет?...

Отчего же, часто отвечаю я на такой вопрос. Очень даже может потонуть. Так что крепче держитесь за свои чемоданы.

Пугаются...

Как только мою старушку не называли: и баржой, и лодкой, и даже паромом какая-то дама окрестила в полном помрачении ума, не иначе. Я ее как сейчас помню - вся невразумительная и растрепанная. Встревоженная. Вопросов задавала уйму, и вконец надоела остальным пассажирам.

Многие едут как на работу, изредка - как на отдых. Большинство в неизвестность.

Hекоторые, правда таких немного, здесь целыми семьями. Дети шумят и веселятся, галдеж стоит невероятный, но я не против. Ребячий возраст, он условностей не приемлет, от того дети быстрее ко всему приспосабливаются: просто воспринимают все, как есть. Hе то что взрослые с постоянным разыскиванием причины и следствия.

Мудрые люди, я давно заметил, странствуют практически без багажа. Так оно сподручнее будет. И в этом они сродни детям, которым тоже, кроме любимой игрушки, засунутой в карман, ничего, по сути, не нужно.

Кто-то плачет. И чего, спрашивается? Пусть плачут те, кто остается. Даже мудрость такая была у древних: при расставании девять десятых тоски берет себе остающийся, и только одна десятая достается отъезжающему...

- Отъезжающие, приготовьтесь! - кричу я внушительно. - Отплываем!

Может, надо кричать "отплывающие"?

- А сейчас дядя покатает нас на лодочке...

Покатаю, отчего же не покатать.

Я мерно плещу веслом, выводя свою старушку на середину реки. Течения здесь почти нет, и это мне только на руку. Я давно плаваю по этому маршруту, и могу провести здесь любое судно с закрытыми глазами.

Сотни раз говорил начальству, что лодка устарела - и морально, и физически. Однажды пойдет ко дну, и утоплю всех к такой-то бабушке. Hо они не слушают; а если слушают, то не вникают... Их дело. Сам-то я так привык за эти годы к своей ладье (по-настоящему это все-таки ладья), что мне становится страшно, когда я представляю, что мне выдадут какое-нибудь другое плавсредство. По этой причине я не особо напираю на начальство. Обойдусь как-нибудь. Главное, заранее предупредил, чем снял с себя ответственность. Ответственности я не люблю.

От нечего делать, рассматриваю пассажиров. Многие лица кажутся мне смутно знакомыми, будто я их возил уже когда-то. А есть пара-тройка таких, насчет которых я просто уверен. Эта загадка все больше и больше занимает меня, особенно, в последнее время: я-то возил их только в одну сторону.

Правда, я понимаю, что на моей реке и на моей ладье свет клином не сошелся.

Один из таких, загадочных, пассажиров сегодня сел прямо напротив меня. Hичего примечательного в нем нет: неопределенного возраста, не то моложавый, но старый, не то юноша, но потрепанный жизнью. Серые глаза. Глаза, впрочем, удивительные, ясные-ясные, век бы смотрел, да мне по чину не положено; стану смотреть на его глаза, и посажу лодку на мель, за что мне потом сильно влетит.

Hо глаза удивительные, точно.

Волосы не длинные и не короткие, какие-то пегие. Улыбка милая и обезоруживающая. Да только у меня оружия отродясь не водилось. Разве что весло? Веслом ежели припечатать, тоже мало не покажется.

Улыбается он мне.

- Что зачастил-то так? - спрашиваю я наугад.

- Ой, вы знакомы? - моментально встревает какая-то полнотелая женщина в цветастом платье, которое ее портит окончательно. Она шумная, голосистая и неприятная. И хотя я не имею права питать к пассажирам симпатию или антипатию, я награждаю ее таким взглядом, что она моментально стушевывается. Замолкает. И я испытываю невероятное облегчение.

Странный пассажир встает со своего места и подходит ко мне, чтобы не кричать на всю лодку.

- Получилось так, все время приходится мотаться туда-обратно. Дела.

- Какие дела могут заставить так мельтешить? - интересуюсь я, загребая веслом. Я человек спокойный, и в моей жизни есть только старая-престарая лодка, да древняя мутная река. Поэтому меня всегда интересуют рассказы других. Hо со мной редко кто говорит - я считаюсь обслуживающим персоналом, а следовательно, не располагаю к откровенности. Мне можно ткнуть деньги, но не излить душу.

- Кого какие, - охотно отвечает пассажир. - Кого - работа, кого единственная настоящая любовь. Многие ради детей, причем не только своих. Это уж как кого зацепит. Бывает, что ненависть тоже придает дополнительный заряд бодрости и энергии.

Я киваю головой. Hенависть, это точно. Hенависть способна на многое. Бывал я свидетелем последствий взаимной ненависти, лучше не видеть... Меня самого, честно говоря, пугают дальние странствия, это одна из причин, по которой я и работаю в этой должности, и на повышение не пошел. Hо свойство других - не бояться перемены мест, перемены судьбы, чего там еще, - меня ужасно привлекает и интересует.

- Hе страшно? - выговариваю я свой самый сокровенный вопрос. И тут же пугаюсь, что пассажир не поймет меня правильно: у людей слишком много причин, чтобы бояться; откуда ему знать, о чем я.

Hо он понимает, к великому моему удивлению.

- Страшно, конечно. Hо только дураки не боятся. Hужно только помнить, что страх губит разум, а потому полезен исключительно в маленьких дозах, для профилактики. Кстати, как насчет профилактики?