Был поздний вечер, люди из собора разошлись, лишь отец Себастьян, как я и ожидал, задержался здесь.
- Рад тебя видеть, Мануэль! - При моем появлении он сразу оживился. - Я ведь частенько думаю - как там твои дела?
- Какие уж там дела,- сказал я и печально вздохнул.
- Да ты присаживайся, мой мальчик. - Он указал на ближайшую скамью, и сам сел неподалеку. - Понимаю, как тебе пришлось тяжело. Смерть любимой девушки, да еще при таких обстоятельствах...
- Полицейские всадили в нее десятки пуль... - тихо прошептал я, - она была совсем еще юной... и такой красивой...
Он так горестно покачал головой, будто это его любимая девушка умерла.
- Знаете, - продолжил я, - что-то сильно изменилось во мне с тех пор. То есть, я по-прежнему люблю Веронику, я по-прежнему от нее без ума. Но много думаю теперь о вещах, на которые прежде внимания не обращал... О Боге, о душе, о Добре и Зле, Рае и Аде, о Грехе...
Отец Себастьян воодушевленно закивал:
- Так оно и бывает, сын мой: наши горести пробуждают нашу мудрость. И часто прозреваем мы именно в беде. Не скрою, меня не раз огорчало прежде, что ты не приходил сюда так часто, как твоя мать.
- Да, - согласился я, - моя покойная мать была очень набожным человеком. Она любила долгие беседы с вами, в отличие от меня. Но теперь и мне хочется спросить вас кое о чем.
- Конечно, спрашивай, сын мой, - ободряюще улыбнулся он.
Я достал из куртки блокнот и раскрыл его. В скудном освещении собора мне с трудом удавалось разобрать собственные каракули.
- Вот, - наконец начал я, - первый вопрос: является ли самоубийство Великим Грехом?
- Безусловно! - подтвердил отец Себастьян горячо и несколько запальчиво, что даже удивляло, поскольку человек он был пожилой, грузный и довольно-таки оплывший. - Безусловно, это один из Величайших Грехов.
- Вы говорите "один из", значит, есть и другие?
- Увы, натура человеческая весьма изобретательна на грехи, в том числе и на величайшие из них.
- Убийство священника тоже ведь можно отнести к Величайшим Грехам, не так ли?
- Воистину так! А почему...
- Теперь по поводу Вероники. Только, прошу вас, отвечайте откровенно: она была Великой Грешницей, на ваш взгляд?
- Веришь ли, я молюсь за ее грешную душу каждый день. Он ведь была замечательным ребенком - Вероника. Всегда стремилась быть справедливой... Но люди с которыми она связалась...
- "Гвардия Рассвета", - подсказал я.
- Да, эта ужасная "Гвардия Рассвета"... Им не откажешь в хитроумии и коварстве - иногда и самых справедливых им удается увлечь на путь злодейства и греха.
- Вот здесь есть много непонятного для меня. - Признался я. - Их листовки бывают очень убедительными порой. Разве нынешняя власть и сама не погрязла в несправедливости? Разве главари мафии не имеют сегодня покровителей на самых верхах? Разве одинаков закон для бедного и богача?
- Все познается в сравнении, дорогой Мануэль. Когда государство слабеет и воцаряется анархия, число несправедливостей возрастает во сто крат! И потом, сколько невинных душ успели погубить эти борцы за народное благо! Мы ведь в 21 веке живем: о революциях теперь известно все - они неизменно приводят к еще большей тирании! Сегодня это просто очевиднейший из фактов...
- Значит, душа Вероники обречена гореть в аду...
- Мануэль, Господь дозволил человеку самому выбирать дороги свои. Но и отвечает за свой выбор также он сам! Ты ведь наверняка узнал из газет: они собирались взорвать Оперный театр во время благотворительного концерта!
- Да, я читал об этом, отец Себастьян. На том концерте должен был присутствовать Президент.
- А сколько бы заодно с ним погибло других людей, далеких от власти, и от политики вообще?!
- Вот почему вы сообщили в полицию об их планах? - спросил его я...
- О чем это ты, Мануэль? - Он сделал недоумевающее лицо.
Я снова полез рукой в куртку, в ней имелось чертовски много карманов. На этот раз я извлек на Свет Божий револьвер и навел его на святого отца.
- Вранье вряд ли относится к Великим Грехам, - размышлял я вслух, - Но с другой стороны, если лжет облаченный священническим саном...
Он улыбнулся, хотя и несколько неуверенно:
- Мануэль, ты пытаешься меня напугать? Но ты ведь вовсе не из тех, кто с легкостью нажимает на курок. Твою маму всегда больше беспокоили твоя доброта и твоя впечатлительность. Ей казалось: ты слишком мягок для этой суровой жизни. Да и с Вероникой, как я знаю, ты постоянно ссорился из-за ее связей с "Гвардией". Мой мальчик, опусти этот дурацкий пистолет!
- В чем-то вы, безусловно, правы. - Я держал его на мушке по-прежнему. - В смысле, дырявить людей - не мой любимый досуг. Но когда понадобилось стрелять в доктора Коэлито, я сделал это без особых проблем.
Вот тут он серьезно переменился в лице, сразу осунулся и побледнел:
- Господь всемилостивый! Так это ты убил доктора Коэлито?!
- Говорю же вам, это сделал я.
- Мануэль, Мануэль! Как ты решился на подобный шаг?
Да дело было совсем не в докторе...
Мне было так тяжело, когда Вероника умерла... Я думал - время - может оно смягчает боль. Но шли месяцы, а боль только росла...
Доктор Коэлито был известным психологом. Я так надеялся, что сумеет помочь хотя бы он...
Он заорал на меня при первой же встрече:
- Зеленоротый юнец! Кончай нянчиться со своей болью! Ты полагаешь, проблема в том, что ты влюблен в Веронику? А это не любовь вовсе!
Истинная любовь делает счастливым! Неважно - взаимна она или нет, жива ли твоя любимая или покинула этот мир...
Ты перепутал любовь с привязанностью, с желанием обладать...
- А ведь он, возможно, в чем-то был прав, - бормочет отец Себастьян, - вытирая платком пот, обильно струящийся по лицу, - хотя такой уровень понимания доступен далеко не каждому.
- Он действительно помог мне взглянуть на ситуацию по-новому. - Подтвердил я. - И я готов был согласиться с ним.
- Тогда почему...
- Я расскажу, отец Себастьян...
В следующий раз я посетил доктора Коэлито не в кабинете, а на дому. Без предварительной записи и глубокой ночью...
Он и проснуться толком не успел, а я уже привязал его руки и ноги к ножкам кровати.
- Какого черта ты вытворяешь, Мануэль?! - Возмутился он, не отводя взгляда от пистолета в моих руках.
- Вы любите жизнь, доктор?
- Еще как, черт тебя подери! Но почему...
- Я пристрелю вас через пять с половиной минут. Полагаю, у вас есть право об этом знать.
- Ты что рехнулся, парень?
- Абсурдный вопрос. Кто из нас доктор, а кто пациент?
От раздражения я выстрелил в подушку совсем рядом с его головой. Облако перьев взметнулось в воздух. Коэлито принялся кашлять и рыдать.
