Юрий Нестеренко
Самая долгая ночь в году
Самая долгая ночь в году — это отнюдь не ночь зимнего солнцестояния с 21 на 22 декабря. Это ночь с 31 декабря на 1 января, единственная в году ночь, которая для абсолютного большинства не сливается в размытое мгновение сонного небытия, а растягивается на много часов, заполненных разнообразными событиями — чаще, конечно, незначительными и не оставляющими после себя ничего, кроме похмельной головной боли и остатков заливной рыбы в холодильнике на следующий день, но иногда — иногда эти события способны перевернуть всю дальнейшую жизнь. Даже самый пустяковый эпизод, который в иной день не имел бы никакого продолжения, в эту ночь может обрести некий символический смысл и стать поворотной точкой — к добру или к худу? Кто знает! Жаждущие уйти от рутины будней в новогоднюю сказку обычно забывают, что не все сказки хорошо кончаются. Конечно, сама по себе эта ночь ничем не отличается от других, да и вообще, далеко не все человечество празднует смену лет по григорианскому календарю; но, в конце концов, для человека реально существует только то, во что он верит.
Так думал Андрей Сулакшин, покачиваясь вечером 31 декабря в вагоне электрички, уносившей его все дальше и дальше от города, от сияния его реклам и иллюминаций, от бесконечной вереницы машин, все еще куда-то спешащих за несколько часов до праздника, от обмотанных гирляндами елок на площадях и сомнительных молодежных компаний, палящих в небо из ракетниц, от очередных «Главных песен о старом», «Иронии судьбы» и новогоднего обращения Президента. Ритмично постукивая на стыках, поезд мчал своих пассажиров вперед, в морозную тьму, мимо белевших во мраке полей, мимо заснеженных лесов, подступавших к самой насыпи, мимо синеглазых семафоров и сиротливых огней далеких поселков. Народу в вагоне было немного, хотя и больше, чем обычно в это время суток; в основном это были спешившие домой провинциалы, которых покупки или иные дела задержали в последний день в городе. Андрей, однако, был не из их числа. Пожалуй, он и сам не мог бы точно сказать, что заставило его принять приглашение Валерки присоединиться к их компании и встретить Новый год «вдали от цивилизации», в домике посреди зимнего леса, где даже елка располагалась не внутри, а снаружи; в то время Андрей планировал провести праздничную ночь в более узком обществе. Но… за минувшие три недели обстоятельства изменились таким образом, что теперь это общество было бы слишком узким, сократившись до самого Андрея и его мамы. Так что, в каком-то смысле все к лучшему. Вместо того, чтобы сидеть дома, предаваясь элегической грусти, он будет веселиться в теплой компании — и, как знать, не заведет ли он уже сегодня новое знакомство? Новогодняя ночь, от которой столь многие ожидают чудес и перемен, хороший для этого повод…
Поезд замедлил ход.
— Фывавовшкое, — объявил машинист по неисправной, как обычно, связи. Андрей встрепенулся, бросил взгляд на проплывавшее мимо окна название станции и поспешно вышел в тамбур. Двери с шипением отворились, впуская холодный воздух и редкие снежинки.
Лесной домик не был таким уж диким и оторванным от цивилизации местом — он находился всего в паре километров от шоссе и менее, чем в пяти — от дачного поселка под названием Силикаты (Россия, наверное, единственная страна, где можно встретить топонимы типа «3-я Газгольдерная улица»). В доме была электропроводка и телевизионная антенна на крыше (правда, самого телевизора не было, равно как и радио, и это обстоятельство гордо подчеркивалось инициаторами затеи), и до него можно было доехать на машине. Тем не менее, от станции надо было добираться больше десяти километров — если по шоссе мимо Силикатов и дальше по проселку — или же около шести, если напрямик по тропинке через лес.
Андрей окинул взглядом заснеженную платформу, надеясь, что кто-нибудь из участников вечеринки, приехавших на собственных машинах, может встречать прибывающих на электричке — однако платформа была пуста. Лишь несколько цепочек следов вело от ее края к обледенелой лестнице. Станция не относилась к числу крупных и оживленных, даже по загородным меркам; здесь и летом останавливался далеко не каждый поезд. Насколько помнил Андрей из расписания, в этом году здесь должна была остановиться еще лишь одна электричка; следующий поезд пойдет уже утром.
Поезд закрыл двери и тронулся. Сулакшин вновь оглянулся по сторонам, проверяя, не приехал ли кто одновременно с ним, но он по-прежнему стоял на платформе в одиночестве. «Что ж, — подумал он, — надеюсь, в новогоднюю ночь в лесу не рыщут маньяки». Осторожно спустившись по скользкой лестнице, он зашагал в сторону леса.
Погода была вполне подходящей для прогулки — градуса три ниже нуля, не слякотно, но и не слишком холодно (ночью, впрочем, обещали похолодание). Тем не менее, идти в темноте и одиночестве по лесной тропинке было не особенно приятно. Справа от тропинки была проложена лыжня; Андрей вспомнил, что дома у него мелькала мысль взять с собой лыжи, однако тогда ему не захотелось тащиться с ними по городу. Пожалуй, лучше бы он тогда преодолел свою лень, зато сейчас быстрее добрался бы до цели. Теперь же оставалось лишь утешать себя картинами тепла и уюта, которые ждут его минут через пятьдесят.
Наконец, он добрался до развилки и свернул налево; в скором времени впереди между деревьями показался свет. Домик с укутанной снегом крышей посреди лесной поляны выглядел бы совсем как иллюстрация к новогодней сказке, если бы не две «Нивы», стоявшие недалеко от входа. Летом сюда можно было доехать на чем угодно, но зимой лишь хозяева этих танков чувствовали себя достаточно уверенно для такого путешествия. Андрей окинул взглядом росшую перед домом елку, на которой висело несколько стеклянных шаров; подойдя ближе, он увидел, что они для верности приклеены прозрачной липкой лентой. Когда часы начнут бить двенадцать, все выбегут сюда с шампанским, будут чокаться друг с другом, выкрикивать тосты, бегать вокруг елки и жечь бенгальские огни.
Андрей подошел к двери и потянул ручку на себя. Внутри звякнул колокольчик. В следующий миг на улицу хлынули свет, тепло и шумные возгласы; на пороге стоял Костик, оказавшийся, должно быть, ближе всех к двери.
— О, Андрюха, хаюшки! Все уже в сборе. Ребята, это Андрей и… — тут он заметил, что что-то не так. — А где Лиза?
— Не знаю. И не особо стремлюсь узнать.
— Угум-с. Понятно. Ну, как говорится, милые бранятся…
— Костик, я полагаю, Лиза — это уже пройденный этап. И покончим с этим.
— Ага. Ну ничо, Андрюха, на наш век женского поголовья в России хватит, — Костик заговорщицки подмигнул, отступая, наконец, назад и впуская Сулакшина. — Шмотки кидай сюда, вешалка все равно нас всех не выдержит, — он указал на куртки, сваленные в угол. Вешалка была оккупирована тремя женскими шубами. В другом углу стояло две пары лыж — как видно, соответствующая мысль посещала не одного Андрея.
