Ознакомительная версия.
Резанова Наталья
Самый длинный день
Наталья Резанова
Самый длинный день
В детстве в этот день я часто плакала. потому что после него дни становились короче, а ночи длиннее, и это означало неотвратимый конец лета и приближение зимы. Потом я поняла, что для слез в этот день есть другие причины.
Но мы не плачем.
- А может, все же не пойдешь?
Я отвернулась, чтобы не видеть маминого лица. Ее страхи были понятны. Если меня сегодня изнасилуют, дело никто не будет расследовать. В любую другую ночь - да, но не сегодня. Если убьют... скорее всего, тоже спустят на тормозах. К счастью, предложение левых в Думе возродить в Иванову ночь человеческие жертвоприношения не нашло поддержки у большинства фракций. Проект задробили, как не отвечающий национальному духу праздника. Но народ знает - чтобы земля родила, на нее должна пролиться кровь.
- Ну пожалуйста. Попробуй, вдруг они не заметят...
- Мама, ты хочешь, чтобы за мной пришли?
Даже не видя, я знала, что она опустила голову. Результат последнего медосмотра не давал мне права уклоняться от посещения праздника, равно как и всем гражданам репродуктивного возраста, не находящимся ночью на службе. Мужчины старше 55 лет и женщины - 45 получают автоматическое освобождение. Ирония состоит в том, что именно освобожденные, и не достигшие необходимых 16 лет, зачастую идут на праздник добровольно, иных и удерживать приходится. А лица, обязанные посещать гуляния, норовят уклониться... Я бы тоже уклонилась, но увы, возрастной лимит еще не вышел. И комиссию я прошла без задева. Мама считает, что нужно было дать на лапу врачу, чтобы получить справку о какой-нибудь хвори. Наивная! К одиноким женщинам полиция нравов особенно присматривается. Тем более - к одиноким дочерям одиноких матерей. То, что я рождена в законном браке ( отец мой умер молодым), а не после праздника, для этих тупых чинуш значения не имеет.
Не стоило мне напоминать маме о том, что бывает с теми, кто уклоняется от исполнения общественного долга. Хорошо еще, хватило ума не говорить ей, что сегодня мне необходимо засветиться на публике.
- Да ладно тебе, в первый раз, что ли... - нарочито бодряческим и оттого особо гнусным голосом сказала я. - Все будет хорошо. И пойду я не одна...
Словно в ответ, зачирикал звонок. Конечно, это не полиция нравов обходила квартиры в поисках уклонистов. Еще слишком рано.
- Нея, ты дома?! - завопила Настасья из-за двери.
- Нет, уже на площади...
Шутка дурацкая, но и вопрос не умнее.
Они, как всегда, явились вместе - Настя и Зульфия. Подруги юных дней и выпускницы одного факультета, хотя и разных лет. Обе чернявые, ладные, невысокие, и при том совсем непохожие. На одной белая блуза и гладкая синяя юбка, на другой вышитое длинное платье и пестрая шаль. И на обеих старые стертые сандалии. На мне - тоже.
- Не забыла взять? - спросила Настя.
- А как же, - я подняла с полу сумку с бутылками.
- Ну-с, у нас тоже с собой было...
Зульфия скромно промолчала.
На мамином лице инстинктивно выразилось неодобрение. она, конечно, почти слепа, но слышит прекрасно. И как звякают бутылка - тоже. Я подошла к ней.
- Мамочка, пожалуйста, не забудь запереть дверь. И на задвижку тоже. Все равно я раньше, чем утром, не вернусь.
- Не в первый раз, - тихо отозвалась она.
Мы вышли из квартиры миновали бабушек на скамейке - полиция может отдыхать, - и свернули на улицу.
Все мы жили на границе Старого города, и потому могли не беспокоиться о том, как добраться до места. Нынче к закату и подземка, и конки прекратят работу, однако нам не трудно дойти пешком. Впрочем, по Старому городу все, кроме должностных лиц, передвигались пешком.
Было довольно равно, и мы не торопились. В молчании, ибо все было сказано много лет назад, двигались по тихой, тенистой улице Оперы, мимо театра, окруженного сочной яркой зеленью, пересекли площадь Керенского и оказались среди веселой оживленной толпы на Варварке. От обычной праздничной толпы эту отличало отсутствие детей. И еще было особенность. Хотя многие ( не все) принарядились , обувь почти на всех была старая, ношеная, даже у тех, кто производил впечатление людей состоятельных. Так было принято - добираться на площадь пешком, а не в экипаже, в обуви, отслужившей свое.
Как и мы, многие несли с собой выпивку и закуску - в сумках, корзинах, фирменных пакетах "Триглава". Эта сеть универсальных магазинов работала до сих пор. Но с закатом "Триглав" также должен прекратить торговлю.
Люди вываливались на Варварку из переулков - из-за Первого родовспомогательного дома, из-за Первой губернской типографии - улица была среди главных, и едва ли не все здесь было первое. Из-за церкви святой Варвары. Обычно, поспешая к себе в редакцию, я видела, как теплятся свечи в глубине. Но церковные двери были закрыты. Сегодня закрыты.
Шли чинно. Давки не было. Не то, что на многие других народных гуляниях, когда площадь приходится оцеплять конным городовым и казакам. Сегодня на площади из представителей правопорядка лишь полицейские в штатском. Остальным предстоит патрулировать кварталы в глубине города. Потому что нынче будут грабежи.
Кроме Варварки, на площадь вела еще одна большая улица - Покровская. Сама же площадь раньше называлась Благовещенской, по собору , который прежде там стоял. Во время послереволюционных потрясений его снесли, не помню уж, при каких обстоятельствах, об этом не слишком охотно пишут, да так и не восстановили. Площадь и без того хороша - в окружении садов и фонтанов, вдоль кремлевских стен - зеленые бульвары, площадки для оркестров и театральных представлений.
Оркестры уже играли - негромко, в четверть силы, а представление должно было разыграться на площади.
Наверное, сверху все выглядело очень эффектно. С кремлевских башен, например. Или с самолета. Но никакие самолеты над городом не летают, это запрещено. Только планеры, дирижабли и воздушные шары, да и то не сегодня. Две людские реки, встречающиеся посреди площади Отъединения. Там , где высится груда обуви, которая неуклонно растет.
Следом за другими мы подошли к этой груде, не торопясь, разулись и бросили свою обувку к остальной. Как водится, постояли немного. Кругом были пышные домохозяйки в цветастых платьях, отставники в рубашках с закатанными рукавами, обнажающими бугры мускулов, лохматые студиозусы в форменных тужурках, коренастые нувориши в костюмах с искрой - именно они считают своим долгом швырнуть к изношенным туфлям, стертым сандалиям и матерчатым тапочкам дорогие штиблеты из лучшей кожи; их подруги, высоченные, белокурые, с холодными ангельскими лицами, в чем-то невообразимо воздушном, что надевается один раз и на откосе превратится в грязную тряпку. И все босы. Все едины. Все равны.
Ознакомительная версия.
