На одной из высочайших вершин в Лунных Карпатах стоит монастырь святой Марты Бетанийской. Его стены сложены из местного камня; темные и отвесные, они, словно склоны гор, возносятся к вечно черному небу. Если вы подойдете к монастырю со стороны Северного Полюса, наклонившись низко, чтобы защитное поле прикрыло от метеоритного дождя, то увидите, что венчающий колокольню крест торчит в сторону, противоположную голубоватому кружку Земли. Ваши уши не услышат ни единого звука — там нет воздуха.
Но в часы службы вы можете услышать колокольный звон внутри монастыря и в его подвалах, где неутомимые машины трудятся над поддержанием условий, подобных земным. Если вы задержитесь в монастыре на некоторое время, то услышите, как колокола призывают на заупокойную мессу. Стало уже традицией отпевать в монастыре св.Марты тех, кто погиб в Космосе. С каждым годом их становится все больше и больше.
Отпевание не входит в обязанности монахинь. Они ухаживают за больными, калеками, помешанными — всеми теми, кого Космос раздавил и выбросил. Таких полно на Луне: одни не могут уже вынести земного тяготения, других держат в карантине, боясь инфекций с иных планет, третьи оказались здесь потому, что люди слишком заняты неотложными делами и не хотят отвлекаться на неудачников. Монахини носят космические скафандры чаще, чем свои одеяния, и пользуются аптечками первой помощи больше, нежели четками.
Однако для общения с Богом у них тоже хватает времени. Ночью, когда солнечный свет гаснет на две недели, ставни в часовне открывают, и тогда сквозь глазитовый купол на огоньки свечей смотрят звезды. Они не мерцают, и свет их холоден, словно лед. Особенно часто, так часто, как только может, приходит сюда одна из монахинь, чтобы помолиться за души своих близких. Настоятельница тщательно следит за тем, чтобы она всегда могла участвовать в ежегодной заупокойной мессе, заказанной ею перед принятием монашеского сана.
Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux
Perpetua luceat eis.
Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison.
В состав экспедиционной команды, отправлявшейся к Сверхновой Сагиттари, входили пятьдесят человек и огненный шар. Экспедиция проделала немалый путь с околоземной орбиты, прихватила у Эпсилон Лиры последнего из членов команды и направилась к цели.
Вот парадокс: время является неотъемлемым аспектом пространства, а пространство — времени. Взрыв произошел за несколько сотен лет до того, как его заметили на Ластхопе люди, занимавшиеся изучением тамошней цивилизации. Однажды они подняли головы и увидели свет настолько сильный, что все вокруг отбрасывало тень.
Пару веков спустя фронт световой волны добрался бы и до Земли. Правда, волна эта к тому времени настолько ослабла б, что на небе появилась бы лишь еще одна мерцающая точка. Однако свет тащится в пространстве, а подпространственный корабль может, не торопясь, проследить всю растянутую во времени смерть огромной звезды.
Приборы записали с соответствующего отдаления то, что случилось до взрыва: огненная масса, когда выгорели остатки звездного топлива, начала коллапсировать. Один прыжок — люди увидели то, что случилось сто лет назад: внезапный спазм, квантовая и нейтронная буря, излучение, равное излучению объединенной массы сотни миллиардов звезд этой галактики.
Излучение исчезло, оставив пустоту в пространстве, а «Ворон» прыгнул снова. Преодолев пятьдесят световых лет — пятьдесят световых лет! — он исследовал сжимавшуюся пылающую массу в центре туманности, сверкавшей подобно молнии.
Опять прыжок на двадцать пять световых лет — центральный шар съеживается, а туманность расширяется и блекнет. Но отдаленность теперь была меньшей, и все вокруг казалось более четким. Созвездия тускнели на фоне ослепительного пламени, на которое смотреть, не защищая глаз, было невозможно. Телескопы показывали голубовато-белую искру в сердце слегка истрепанного по краям опалесцирующего облака. «Ворон» готовился прыгнуть в последний раз.
Капитан Шили совершал краткий обход. Корабль набирал скорость, чтобы выйти на требуемый для прыжка режим. Ревели двигатели, щебетали контроллеры, ровно гудели вентиляторы. Сквозь иллюминатор можно было увидеть мириады звезд, жуткий изгиб Млечного Пути — и все; остальное пустота, космическое излучение, близкий к абсолютному нулю холод, невероятное отдаление от ближайших людских поселений. Капитану предстояло забраться с командой туда, где никто до них не бывал. О том, что там творилось, никто ничего толком не знал, — и это угнетало его чрезвычайно.
Элоизу Вэггонер он застал на посту, в каморке, имевшей непосредственную связь с командным отсеком. Его внимание привлекла незнакомая музыка: каскад победных, чистых, светлых звуков. Остановившись в проходе, он посмотрел вопросительно на Элоизу, сидевшую за столом, и на маленький магнитофон.
— Ох! — женщина (он никак не мог заставить себя думать о ней как о девушке, хотя она совсем еще недавно была подростком) вздрогнула. — Я… жду прыжка.
— Ждать следует в состоянии полной готовности.
— А что я должна делать? — ответила она менее робко, чем обычно. — Я ведь не занимаюсь обслуживанием систем корабля и к научному персоналу отношения не имею.
— Вы член команды, техник особой связи…
— Связи с Люцифером. А он любит музыку. Он говорит, что музыка способствует нашему отождествлению больше, чем что-либо иное, известное ему о нас.
Брови Шили поползли вверх.
— Отождествлению?
Узкие щеки Элоизы покрылись румянцем. Она опустила глаза и нервно потерла руки.
— Ну, быть может, это не совсем удачное слово. Гармония, единство… Бог?.. Я чувствую то, что он хочет этим сказать, но в нашем языке нет соответствующих понятий.
— Гм… Что ж, это ваше дело, вы обязаны делать все, чтобы он чувствовал себя счастливым. — Капитан смотрел на нее, пытаясь сдержать упорно накатывающее, отвращение.
Он догадывался, что человек она, вероятно, хороший. Но эти ее огромные костистые ступни, длинный нос, глаза навыкате, толстые жирные волосы цвета пыли… Да и, откровенно говоря, телепаты всегда приводили его в замешательство. Хоть она и говорит, что может читать только мысли Люцифера, но так ли это на самом деле? Нет, нельзя так думать. Не хватает еще подозревать своих людей в обмане, и так пляшешь на грани нервного срыва.
Да, но человек ли Элоиза Вэггонер? По меньшей мере, мутант: любой из тех, кто способен мысленно общаться с живым огненным шаром, несомненно, представляет собой нечто подобное.
— И что вы слушали?
— Баха. Третий Бранденбургский концерт. Ему, Люциферу то есть, не нравится современная музыка. Мне тоже.
