Ознакомительная версия.
Есть такой жанр – готика. Не та, которая Эдгар По, Лавкрафт и Шелли, а та, которую любят готы. Ну, вы в курсе, это когда всё такое чёрное. Очень чёрное. Чёрное-пречёрное. И обязательно чтобы все умерли. Что, не страшно? А зря.
Каждому автору иногда хочется немножко похулиганить. Нет, вы не подумайте, «Люблю тебя мёртвой» вовсе не стёбный рассказ. Что вы! Он очень серьёзный. Очень серьёзный и очень чёрный. Там ведь про смерть и про любовь – как про такие вещи можно несерьёзно? И если вы всё ещё думаете, что я шучу, то напрасно. Я действительно старалась создать в этом рассказе «правильную» атмосферу, и даже думаю, что мне это вполне удалось. И тем не менее я рада, что у членов жюри Первого конкурса готики, для которого был написан этот рассказ, хватило чувства юмора, чтобы отдать ему первое место.
– Никогда не входи в эту комнату.
– Как в старой сказке, да?
– Да, – сказала ты и посмотрела на меня – внимательно, выжидающе – будто хотела удостовериться, что я правильно понял.
Мне немножко смешно. Я коснулся твоей щеки тыльной стороной ладони, а ты всё смотрела – неотрывно и мучительно серьёзно.
– Никогда не входи.
– Я понял.
– Никогда, слышишь?
– Это вообще-то мне положено так говорить, – усмехнулся я, но твой взгляд не потеплел.
– Я серьёзно.
– Если ты так этого не хочешь, зачем вообще показала мне эту дверь? Знаешь ведь, что зайти обязательно захочется.
Ты промолчала, и я понял, что ты действительно обеспокоена. Так странно. Я не привык видеть тебя беспомощной. Ты сильная. Ты не умеешь быть слабой. А теперь ты полностью зависишь от меня и от моего умения держать слово.
– Что будет, если я зайду? – спросил я, и ты вспыхнула, хотя, мне казалось, уже привыкла, что я люблю тебя дразнить. – Ты меня убьёшь и положишь труп в этой самой комнате, рядом со скелетами твоих предыдущих любопытных мужей?
– Прекрати! – ты снова вспыхиваешь и опять сердишься, и мне это ужасно нравится, ты же знаешь.
– Не волнуйся, милая. Мужчины далеко не столь любопытны, как женщины. Если бы Синяя Борода был женщиной… он был бы очень уродливой женщиной, но тогда и сказка бы закончилась иначе.
– Да прекрати же! – ты сердито стукнула меня кулаком в грудь, но я-то видел, что ты уже почти смеёшься. Я поймал твою руку, прижал к губам тонкое запястье.
– Моя восхитительная леди жена. Я буду покорным рабом вашей светлости. Никогда не осмелюсь ослушаться. Угодно проверить?
– И проверю, – сказала ты, и я усмехнулся спокойной властности в твоём голосе. В какую ярость она меня приводила… раньше. Давно. Когда я ещё не свыкся с мыслью, что если уж благородная леди соизволила обратить на меня внимание и почтить своей милостью, мне придётся мириться с тем, что пропасть разных сословий навсегда между нами останется. По крайней мере до тех пор, пока мы не окажемся в спальне: там ты забываешь напрочь про то, что ты – леди, а я – нищий холоп, умудрившийся влюбить тебя в себя. Ты так долго сопротивлялась… но потом забыла, кто я и кто ты. Ты иногда вспоминаешь об этом – как сейчас, потому что мы в твоём доме, в твоём владении, на твоей земле, и ты здесь – госпожа, а мой статус ничего не меняет в глазах твоих соседей и даже слуг… Но со временем ты станешь вспоминать об этом всё реже, поверь мне. Пока что – я потерплю.
Мне есть ради чего терпеть.
Вот и сейчас ты снова забыла – я целовал твоё запястье, потом стал подниматься выше, к локтю, щекоча нежную кожу губами и языком, и знал, что ты уже почти улыбаешься. Мы стояли перед запертой дверью – высокой, с виду крепкой, затянутой паутиной по углам – туда и правда, кажется, давно никто не входил, – я целовал твою руку от запястья до самого плеча, и ты опомнилась только когда я притянул тебя к себе. Это было бы забавно – взять тебя перед дверью, в которую ты запретила мне входить. Но ты всё ещё слишком часто вспоминаешь о том, кто здесь хозяин. Твоя ладонь упёрлась мне в грудь, и ты спросила:
– Запомнил?
Я ответил:
– Да, – и это была правда.
Ты уехала в тот же вечер. Нарочно? Не сомневаюсь. Я знаю, у тебя очень много дел. Ты не хочешь решать их здесь – специально ведь обзавелась имением в такой глуши, среди болот, чтобы никто не мог волновать тебя. Ты сама волнуешь тех, до кого тебе есть дело. И ещё как волнуешь…
И, конечно же, я не пошёл к запретной двери. Мы не в сказке, и я – не женщина. Я твой муж и новый хозяин этого замка. Тот вечер я употребил на то, чтобы помочь прислуге уяснить эту мысль. Уж слишком высокомерно они на меня поглядывали. Без сомнения, лакеи благородной дамы куда выше сына сельского мясника. Но никак не выше мужа этой самой дамы. Почему-то у них не укладывалось в голове, что одно не исключает другого. Возможно, брак своей госпожи они считали причудой. Твоё богатство и происхождение предоставляет тебе право на такие причуды.
Это оказалось очень твёрдое убеждение, которое мне пришлось выколачивать с большим усилием. И ушёл на это далеко не только тот, первый, вечер. Последующие тоже. И всякий раз, возвращаясь, ты украдкой смотрела на мои руки. Да, порой они были в ссадинах – я простой человек, предпочитаю бить кулаками. Ты искала занозы и, кажется, огорчалась, ничего не найдя. Но твои глаза всё равно оставались спокойны. Как будто ты знала, что если я нарушу твой запрет, ты поймёшь это сразу. Там, за этой дверью, нечто, увидев которое я не смогу встретить тебя приветливой улыбкой и жарким поцелуем.
Но мы не в сказке, милая, и мне не интересно, что это.
Поэтому время шло, а я только бил твоих слуг. Это занимало меня больше, чем твои маленькие секреты. И ты сердилась. Ты обижалась. Недоумевала. Однажды даже спросила прямо:
– Ты входил?
И ужасно рассердилась, когда я с искренним непониманием спросил:
– Куда?
– Хватит колотить прислугу!
Какой последовательный переход. Вполне в твоём духе, милая.
Я и перестал их колотить – когда в масляных лакейских глазках появилось хоть какое-то уважение. Или его подобие, но пока мне и этого было достаточно. Теперь я занялся обустройством нашего быта. Обороноспособность замка, выстроенного на болотах, была просто плачевна – я хоть и не воин, и то это понимал. Строительство основательного рва и укрепление стен заняли меня ещё на какое-то время.
Ты по-прежнему уезжала, и понемногу в твоих глазах, когда ты возвращалась, назревала мука.
– Я подумал, что неплохо было бы построить хорошую дорогу. Конному сюда трудно пробраться, что уж говорить о карете.
Ты была в тот вечер особенно мрачна и немногословна.
– Я не езжу в каретах.
Да, знаю. Ты ездишь только верхом, на вороном жеребце, к которому я не смею подойти – однажды он уже метил в мою грудь копытом. Ты мчишься на нём по вязкой заболоченной тропе в туман, и твои чёрные волосы развеваются по ветру, смешиваясь с гривой твоего скакуна. В такие минуты мне хочется тебя бояться. Ты чудовищно красива, когда похожа на смерть.
Ознакомительная версия.
