Алексей Яковлевич Корепанов
Новый город
На свою обычную змейку Даник опоздал, потому что проснулся с трудом, да еще слишком долго хлебал воду из-под крана, восстанавливая водный баланс в организме после вчерашнего. Пока умывался-причесывался, пока ждал лифт, пока спускался со своего сто пятнадцатого, все рабочие смены уже покинули квартал и до станции пришлось добираться в одиночку. А шагать в колонне, где впереди прут самые крепкие, сметая всех на своем пути, и лавировать-протискиваться-проскальзывать между праздношатающейся публикой одному, без поддержки – это две большие разницы, как любит говорить Соломон с восемьдесят второго этажа. Им-то что, они стоят себе да языки чешут, или играют в разные игры, или просто глазеют туда-сюда от нечего делать; им на работу не надо спешить – не хватает на всех работы. Но ведь он-то пока при деле, он-то должен попасть на свою стройку вовремя, а как тут попадешь вовремя, если к станции не пробиться…
И ведь совсем немного и опоздал! Когда взбежал на перрон, еще слышно было, как громыхает вагонами в воздухе удаляющаяся змейка. Да толку с того, что слышно… Потому что меру нужно было соблюдать, не хватать через край – тогда бы и не проспал… Да уж больно хорошо шла настоечка, и пил-то не потому, что залиться хотел по уши, а потому что выиграл ее на тараканьих бегах, и не у кого-нибудь, а у самого Роджера из четырнадцатого квартала, тараканщика отменного, настоящего профессионала. А у него, Даника, и тараканов своих не было – одолжил у Франсуазы. Видно, его это был день.
Но тот день прошел, и сменился новым – и змейка умчалась к далекой окраине без него, Даника, и вот-вот там закипит работа… а ему придется искать другую работу, потому что целыми днями болтаться по кварталу, убивая время, – слишком пресно, он уже так болтался, и не раз…
Даник стоял на пустой платформе, досадливо теребил обеими руками сразу свои белые, только позавчера обновленные одежды и безнадежно взирал на уходящие к горизонту ряды многоэтажных зданий, за которыми исчезла змейка. Над зданиями простиралось обычное серое пустое небо, и Даник подумал, что оттуда, с вышины, можно, наверное, охватить одним взглядом весь Эсджей – от старинного центра до окраинных новостроек. Население города множилось и множилось – и в который уже раз приходилось переносить на другое место его стены вместе с воротами, и достраивать, растягивать эти стены, потому что городской периметр становился все больше. И он, Даник, должен был сейчас работать там, в девятьсот сорок втором квартале, у восьмых ворот, а не торчать здесь, на платформе, под пустым неизменным небом. Когда теперь еще раз удастся попасть в такую бригаду… Определят в дворники или садовники, или грузчики, если вообще куда-нибудь определят – а ему так нравилось участвовать в очередном воссоздании городских стен. Растет Эсджей, растет, расползается по свету – и будет так вовеки веков.
Расстроенный Даник хотел уже махнуть на все рукой и пойти за настойкой, а потом затесаться в какую-нибудь компанию и коротать день сообща – но в этот миг послышался вдали характерный шум, и заметалось вокруг многократное эхо, отскакивая от стен величественных зданий.
«Грузовоз!» – еще не веря в свою удачу, подумал Даник.
Да, это был именно грузовоз. Серая змейка выскользнула из просвета между парочкой квадратных башен-близнецов и, буравя воздух округлой гладкой мордой, ринулась к платформе. Грузовоз, безусловно, шел на окраину, скорость у него была не та, что у пассажирских змеек – и стоило попытать счастья. Да что там «стоило» – это был единственный шанс.
Подобрав полы своих одежд, Даник бросился к краю платформы, поспешно шаря взглядом по ребристым вагонным бокам: грузовоз не пассажирка – останавливаться не будет. Сам не зная как, ухватился пальцами за вертикальную стойку – к таким стойкам при разгрузке крепили пандусы, – утвердил босые ноги на узком выступе. Стиснул стойку изо всех сил, чтобы не сорваться в пустоту под вагоном – и поплыл над землей.
Тугой воздух бил в лицо, проносились мимо многоэтажные здания, слепо глядя друг на друга серыми окнами. Остался позади шестьдесят второй квартал – на северной его стороне жила мать Даника, а отца он не знал – и змейка лихо взяла вправо, в сторону пустоши, изрезанной оврагами. Старожилы говорили, что когда-то эта пустошь находилась за пределами города, а уже потом стены перенесли и заложили новые кварталы; потому что теснотища была страшенная, ходили чуть ли не по головам.
Змейка летела себе и летела над землей, один квартал сменялся другим, праздный народ кишел на улицах и площадях, и Даник радовался, что все так удачно для него складывается. Мыслями он был уже на своей стройке, и перестал замечать окружающее – а зря. Потому что змейка оказалась над еще одной незастроенной местностью, только не овраги там были, а кусты и кривые деревья – и тут-то ее и тряхнуло. В этом месте всегда трясло – но одно дело сидеть в вагоне, и совсем другое – лепиться сбоку, снаружи, да еще и витать мыслями невесть где… Тряхнуло так сильно, что скрежет и стук покатились по вагонам, и можно было подумать, что они вот-вот посыплются на землю. Но вагоны на землю не посыпались – в отличие от Даника. Босые его ступни соскользнули с закругленной кромки, пальцы разжались – и, кувыркаясь, полетел Даник с высоты этак пятнадцати-двадцати этажей в зеленую листву низины, которая в давние времена была далеко от стен Эсджея, а теперь оказалась окруженной новыми кварталами.
Подосадовать на свою оплошность Даник не успел – всей спиной врезался он в ветки, и под их возмущенный треск, дополняемый шорохом потревоженных листьев, приложился к тверди земной, покрытой высокой травой. Тут же вскочил на ноги и погрозил кулаком вслед змейке, которая, впрочем, уже скрылась из виду; да и не змейку следовало винить, а только самого себя…
Надежда на благополучный исход дела безвозвратно исчезла – и нужно было уходить отсюда, добираться по нехоженой траве до ближайшего квартала, потому что негоже горожанам бывать на пустошах. Все равно как спать на потолке или вышагивать задом наперед…
Высматривая наиболее удобный путь к обитаемым территориям, Даник приметил среди кустов и деревьев какие-то ямы, тоже поросшие травой, – словно топтался здесь когда-то какой-нибудь зверь-левиафан. А рядом с ямами лежали каменные плиты – то ли собирались тут что-то строить да так и не построили, то ли построили – да все давным-давно развалилось. Вздохнув, Даник наметил курс и поспешил прочь из этого глухого места, совершенно, видимо, непригодного для проживания, если городские кварталы обошли его стороной. Минуя обрамленную диким кустарником яму, он бросил взгляд на полускрытую травой плиту. На ее гладкой коричневой поверхности едва проступали стертые временем знаки, и еще было там заключенное в овал изображение мужского лица. Даник невольно замедлил шаг, потому что мужчина этот был ему знаком. Где-то он его видел – на улице ли, на состязаниях крикунов или в очереди на трудоустройство… А может, таскали друг друга за волосы, когда две компании начинали, к удовольствию окружающих, делить перекресток… Знаки были, похоже, буквами, но стерлись настолько, что не поддавались пониманию. Впрочем, Даник не собирался тщательно их изучать. Посмотрел – и устремился дальше, к привычным улицам.
