Дмитрий Владимиров - Шаги к горизонту или несколько ударов ниже пояса

Дмитрий ВЛАДИМИРОВ

ШАГИ К ГОРИЗОНТУ

или

НЕСКОЛЬКО УДАРОВ НИЖЕ ПОЯСА

Сигарета очень плохо тянулась. Советская. Не люблю советские. А тут еще "Столица" в мягкой упаковке. Отсыревшая. Гадость.

Глаза слезятся от дыма. От дыма? Зачем врать самому себе, это просто слезы, обыкновенные слезы отчаяния.

Господи, как больно!

Больно? А что такое боль? И можно ли эту боль убить болью физической?

Беру сигарету и резко прижимаю к левой руке. А, черт! Нервы срабатывают моментально и рука отдергивается. Так, повторим. Еще раз. Еще.

На тебе, на, сволочь. За все. Получи, собака!

Смятая сигарета летит в проем между этажами.

А боли почти нет.

Ничего, она еще придет. Потом, когда боль внутри отступит, начнет болеть рука и еще долго будет напоминать мне о том вечере, когда я сидел на лестничной клетке в два часа ночи и размышлял о жизни. О войне и врагах. О Шаге к Горизонту.

Я открываю блокнот и, щурясь (мало света, глаза болят и слезятся) вывожу неровным почерком:

Медленно бьют часы

Нехотя ухает гром,

Кто-то должен уйти.

Кто-то, не я - так кто?

Я не хочу уходить,

Я не могу - боюсь...

Медленно бьют часы,

В дом мой заходит грусть.

Что ж, заходи, садись.

Выпей со мной чайку,

Поговорим "за жизнь",

Вместе прогоним тоску.

Впрочем, зачем ее гнать?

Нам хорошо втроем.

Медленно бьют часы,

А мы сидим и пьем.

А мы сжигаем мосты,

Чтобы другим дать свет.

Медленно бьют часы.

Били... Теперь уже нет.

Где-то вдали глухо ударяют и замолкают часы. Или это только кажется?

А может, в этом мире все только кажется? И вы, и я, и этот холод, пронизывающий землю своими щупальцами?

Вы чувствуете холод?

Падает снег.

Его не может в мае, но он падает. Хорошо.

Кто сказал, что снег холодный и мокрый? Нет, он теплый и пушистый. Как шуба матери.

Я подхожу к окну, распахиваю его и делаю шаг вперед. К Горизонту.

Башлачев тоже однажды шагнул в окно. Шагнул, чтобы уйти. А мне уходить некуда, и я это прекрасно знаю. Я уже и так ушел. Я хочу вернуться.

Светляки звезд мигают над головой. Кажется, зовут меня к себе.

Да? Вы ждете меня?

Я иду.

- Ди-ма-а-а!

Голос настигает меня и, подобно лассо, захватывает ноги, тянет к земле.

Я хватаюсь за лучи звезд, обдирая руки, пытаюсь карабкаться вверх, но руки скользят по хрустальным лучам, и, оставляя на них кровавые следы, я съезжаю вниз. Под ноги людям.

Кто-то наступает мне на лицо, кто-то бьет поддых, но я все-таки встаю.

Люди спешат куда-то, выкатив свои стеклянные глаза, не замечая ничего и никого вокруг.

Вон два человека на полном ходу столкнулись, но даже не заметили этого, прошли друг сквозь друга и, как ни в чем не бывало, побежали дальше.

Оказывается, сквозь людей можно проходить, как сквозь туман. Главное - не замечать их при этом, и весь секрет.

Вон куда-то спешит - аж пыль столбом - солдат. На его лице отчетливый отпечаток кирзового сапога. А вон спортсмен побежал, штангист, видно. На лице след грифа от штанги. А вот, да-а-а, это аппаратчик, видать. Не иначе у него на лице кто-то посидел.

- Посмотри, какие красивые звезды! - слышу я детский голос.

- Да, такие яркие, - отвечает второй, - и так близко!

Что это? Еще живые?

Я оборачиваюсь.

Мальчик лет одиннадцати, светловолосый, растрепанный слегка, в светло-синей пионерской рубашке и шортах стоит рядом с девчушкой лет восьми, держит ее за руку, и они смотрят... в лужу.

- Давай дотронемся до них, а? - девчушка протягивает руку и тут же отдергивает. - Фу, они вовсе не теплые, а мокрые и противные... Идем отсюда. И зачем они нужны, эти звезды?

- Это чтоб ночью светло было, когда фонари выключают, - авторитетно говорит мальчик.

Где-то высоко в небе гаснут звезды, лишь их отражения продолжают тускло светить из луж.

Дети исчезают в толпе, а у меня перед глазами еще долго стоят глазенки мальчишки. Тусклые, ничего не выражающие, словно донышки от бутылок. Мертвые.

- Ди-ма-а-а!

Ночь заполняет город, вытесняя с улиц людей и машины, загасив собой фонари.

Я остался один. Хотя почему "остался"? Зачем обманывать самого себя, я ведь и был один. Всегда.

А где-то, на другом конце города, есть человек, которому я, может быть, нужен, и который точно нужен мне.

И, кашляя от противного сигаретного дыма, я иду туда. Иду по опустевшему ночному городу. Город умер. Мой город мертв... Да, именно так: Мой город мертв уже давно.

Остались храмы и витрины,

Полуистлевшие картины,

Полуиспитое вино.

Мой город мертв уже давно.

Мои пророки все распяты,

Мои стихи огнем объяты,

И мне, поверьте, все равно.

Мой город мертв уже давно,

А я истлеть успел едва ли

В полузаброшенном подвале,

Где в детстве я смотрел кино.

Я ГОРОД. МЕРТВ УЖЕ ДАВНО...

В ночи кто-то тихо плачет. Кто это?

- Эй, кто там? Кто плачет?

Тишина.

Это, наверное, ветер. Или эхо.

Много лет тому назад, в другом городе (но тоже ночью) мой друг, отвернувшись, говорил зло. Не мне - себе:

- Эта проклятая планета - настоящая тюрьма народов!

- Ты не забывай, - ответил ему кто-то (может, даже я), - мы все здесь добровольцы...

Боже мой! Где же ты? За что ты обрек меня на эти страдания, на одиночество?

"Ты доброволец..." - шепчет листва.

И я иду. Я Командор. Мне нельзя стоять.

Вон кто-то, спотыкаясь и падая, и снова поднимаясь, карабкается по почти отвесной скале к заснеженной вершине.

Боже, как я ему завидую. Да, ему тяжело, да, он может погибнуть, обморозиться, но он видит свою цель, свою вершину и приближается к ней.

А я? Приближаюсь или наоборот, отдаляюсь?

Судя по холоду приближаюсь, наверное.

Вот еще шаг к горизонту. Я делаю шаг вперед - горизонт два шага назад.

Так и движемся. Сухим языком - по растрескавшимся губам, Пустые глазницы Отвыкли от горечи слез. Я взял в руки Солнце - Обжегся, почувствовал власть. Я верил в свободу - Но кровь обагрила мой сон. Я шел к горизонту, По людям, как по цветам, Давая в награду Пощечины вместо грез. И мысли чужие Я даже не пробовал красть, Я просто их брал у друзей, Давя стон. И вот я один, Зато я как небо - велик. Я свой горизонт поломал, Наступив на друзей. Из легких я с кровью Последний свой выдавил крик: "Воды! Хоть немного!" Но нету в округе людей...

Шаги.

Кто-то, не могу различить его лица, подходит ко мне.

- Здравствуй, мальчик.

Мальчик? Это я-то мальчик? Да он что, совсем свихнулся?

- Здравствуй, мальчик.

Мальчик? И тут я вспоминаю. Мальчик...

"...На улице безутешно, словно в истерике, заливается плачем ветер, роняя на землю слезы, хлопает резными ставнями, расшатывает калитку. Где-то вдалеке воет собака. Похоже, бездомная.