Снова и снова возвращался Эдмонд к конструкции своего атомного разрушителя. Сейчас в его радоновой трубке имелся вибратор, способный создать необходимые усилия; оставалось создать генератор переменного тока достаточной частоты. Ему нужен был электрический ток такой частоты, чтобы уже имеющие начальную активность атомы радона скручивались и вытягивались с неимоверной силой, и все ради того, чтобы гамма излучение стало еще более жестким и в силе своей сравнилось с энергией космических лучей. И в пытке, которую он собирался учинить над атомами, должен был родиться сигнал, знаменующий собой открытие управляемой ядерной реакции.
Так какую силу он может призвать себе на помощь? Без всяких сомнений, ни одно механическое устройство не создаст колебаний практически бесконечной частоты; даже разрядного тока конденсатора здесь будет явно недостаточно. Он не стал брать себе в помощники и последние достижения химии; ионы не смогут вибрировать с частотой, способной разрушить их строение. Поиски ограничивались лишь тонкой структурой самого атомного ядра, и только электроны обладали требуемой ему колоссальной скоростью перемещения. Забавляясь проблемой, долгие часы провел Эдмонд в тишине лаборатории, но решение, казавшееся столь близким, ускользало, и, устав от яркого света, он спустился вниз. Невидимый из-за затемненных окон покинутой комнаты, на город опускался вечер. Исчезли краски дня, и, размывая знакомые очертания, сумерки воцарились в холле и библиотеке, и лишь стена в гостиной еще горела золотом низкого, предзакатного солнца. В библиотеке, взывая к Эдмонду и свободе, неистовым чертенком скакала в клетке Homo, и он выпустил переполненное счастьем существо и позволил вскарабкаться к себе на плечо. А сам устроился в кресле у камина и погрузился в размышления. Нет, это были не тягостные и не мрачные размышления; появление столь не свойственной его опыту ускользающей отгадки придавало пикантную остроту всей проблеме.
«Мало кто сомневается в истинности утверждения, — размышлял он, — что законы сохранения массы и законы сохранения энергии — суть один закон; и как следствие, из этого закона вытекает возможность преобразования материи в энергию, и, используя принцип обратимости, у кого-то существует возможность из чистой энергии создать материю. Механизм взаимосвязей становится все более очевиден, ибо уже доказано, что энергия обладает массой. Чистейший из известных видов энергии — свет, подчиняется законам механики так же послушно, как подброшенный в воздух бейсбольный мяч».
После столь впечатляющей разминки ума Эдмонд снова вернулся к решению загадки своего прерывателя — скромной задаче, потребовавшей объединенных усилий двух его интеллектов. И когда Магда объявила ужин, гипотезы и догадки приняли законченное теоретическое выражение, а когда закончился ужин и была потушена традиционная сигарета, он уже имел механизм, соответствующий его целям. Возвратясь в лабораторию поздним вечером, он приступил к практическому осуществлению задуманного.
Для начала были взяты два столбика активного свинца и установлены таким образом, чтобы поток испускаемых ими электронов был направлен навстречу друг другу, а вдоль образованного коридора пропускался электрический ток. Таким образом, был сконструирован прерыватель, способный создавать импульсы, измеряемые одной миллионной секунды, а при определенной подстройке расположения свинцовых излучателей можно было получить импульс продолжительностью в одну миллиардную секунды.
И лишь когда закончилась работа, и перед Эдмондом стояло завершенное творение его разума, он остановился и задал себе вопрос — а зачем все это?
«По каким мотивам, ради каких целей я создал прибор, который хоть и откроет неисчерпаемый источник энергии для блага общества, но и выпустит на свободу черные силы, способные развязать мировую катастрофу и сбросить планету Земля с ее орбиты? Я не так люблю человечество, чтобы даровать ему божественное могущество, но и не так сильно ненавижу его, чтобы привести его, а вместе с ним и себя, к страшному финалу полного уничтожения».
И ответил себе сам:
«Я мыслю и создаю лишь ради одного — спастись от скуки. Мой труд лишен смысла, и снова я оказался перед ощущением тщетности и бессмысленности бытия».
Но все равно, ему было любопытно стать свидетелем освобождения этой скорее сказочной, чем реально существующей энергии, ибо свет ее существовал где-то за горизонтами физики и был подобен свету никогда не восходящего солнца. Однако в эти минуты подсознательное понимание тщетности бытия еще не приняло для него законченный образ, не воплотилось в реальные мысли и ощущения, и сейчас он был захвачен водоворотом неизъяснимой гордости и вдохновения от содеянного — ощущениями столь непривычными для его мрачной натуры. Он один держал в руках ключ от дверей близнецов, за которыми скрывалось или спасение, или смерть, и только ему одному решать, какую дверь открыть первой.
«Я единственное существо в этой части Вселенной, кто держит в руках сей знак могущества и власти, и власть моя безгранична».
Для того чтобы испытать в действии свой атомный разрушитель, он избрал объектом распада крохотный, размером не более булавочной головки, кусочек чистого калия. Калий — элемент в природе довольно редкий, и он не хотел проводить испытания на атомах кальция, железа или алюминия, чтобы стать свидетелем того, как вырвавшийся на свободу смертоносный луч разрушает стены его дома, а при определенном стечении обстоятельств обращает в пыль раскинувшийся на сотни миль сгусток материи под названием город Чикаго.
Этот маленький, все еще влажный от масла кусочек калия он положил на керамическую плитку, расположенную в фокусе действия его радоновой трубки. Некоторое время Эдмонд просидел в неподвижности, мысленно выстраивая в сознании модель атомного ядра калия, подбирая ключевой электрон, на который обрушится сила его воздействия. Потом с необычайной осторожностью установил свинцовые излучатели в требуемую позицию, прошел в дальний угол комнаты, взялся рукой за рубильник генератора и, не решаясь опустить его, долгим оценивающим взглядом рассматривал отдельные узлы и детали своего устройства. А потом вдруг разжал побелевшие пальцы, оставил рубильник, подошел к прибору и убрал керамическую плитку.
Он вдруг подумал, что сама плитка может содержать соли калия или натрия; малейшая ошибка в установке частоты прерываний может ввергнуть родственные элементы в страшное жерло вулкана разрушений. В эту секунду впервые, как никогда раньше, он находился на грани свершения ошибки.
Эдмонд Холл переложил кусочек калия на свинцовую пластинку, вернулся к рубильнику и решительным движением рванул его рукоятку вниз. Ровно загудел генератор, радоновая трубка вспыхнула характерным фиолетовым свечением. Ему хотелось верить, что в эту секунду сквозь незащищенную полусферу рвался на свободу поток космических лучей — не рассеянных атмосферой, а холодных и безжалостных, как кинжальный луч прожектора в ночном небе…
Но калий без движения продолжал влажно поблескивать на своем свинцовом ложе. Эдмонд Холл вернулся к прибору, наугад перенастроил прерыватель на более низкую частоту, включил рубильник, и снова завращался, снова ровно загудел генератор.
И свершилось. Там, где раньше спокойно лежал ничтожный кусочек металла, вспыхнул двухфутовый огненно-фиолетовый раскаленный шар, чей жар опалил человеку ресницы, чей страшный огонь не могли вынести глаза человека. Громовые раскаты рвали человеку барабанные перепонки, и длинные зигзагообразные молнии вырывались из складок его одежды. Вихрь уничтожения ворвался в жилище человека, а огненный шар его полуослепшим глазам казался открывающимися вратами Ада. Секунду, две секунды полыхало адово пламя, а потом с треском рассыпалось миллионом искр, растаяло, потемнело, превратилось в ничто. Резко пахнуло озоном, и Эдмонд Холл отнял обожженные руки от полуослепших глаз и смотрел, потрясенный, на последствия вызванных им самим черных сил…
Лужица расплавленного свинца растекалась по столу, и по краям ее дымилось дерево. Он забросал лужицу землей из подвернувшегося под руку цветочного горшка и оглядел комнату. Он думал, что будет гораздо хуже. Радоновая трубка разлетелась на мелкие осколки, прерыватель превратился в груду обломков — не беда, все это, стоит лишь захотеть, он быстро восстановит.
Стоит лишь захотеть… но он уже знал, что никогда не захочет. Эксперимент закончен, закончен навсегда — и интерес к нему угас безвозвратно. Пусть все это, никем не отмеченное, остается в обломках, пусть человек утоляет жажду жалкими каплями энергии, как он и привык всегда делать. Он запечатал случайно вырвавшийся на свободу океанский поток; он не хочет быть властелином, и он не хочет разрушать.
