— Управление тут ни при чем, — вмешался я, — ошибка, по-видимому, произошла в Координационном центре.
— Да, там произошла ошибка, — задумчиво сказал Конструктор.
— Почему же тогда вы, — спросил Космонавт, — подписали акт о том, что виною всему бортовая аппаратура? Генеральные конструкторы редко проявляют такую самоотверженную заботу о чести мундира вычислителей.
— Ну… у меня для этого были кое-какие основания.
— Ладно, — сказал Космонавт, — выкладывайте все начистоту. Ведь с того времени прошло больше двадцати лет. Не так уж много осталось людей, которые помнят эту историю.
— Тем более что вы вполне можете рассчитывать на нашу скромность, — добавил я.
— Двадцать лет? — переспросил Конструктор. — Неужели двадцать лет? Мне кажется, что все это было совсем недавно… Двадцать лет… Ну, хорошо… Вы помните громоздкую организацию подготовки полетов в то время? Она приводила к тому, что Генеральный конструктор, помимо своей основной работы, должен был заниматься еще кучей вопросов, начиная с обеспечения жизнедеятельности биологического комплекса корабля и кончая вычислительной техникой. Больше всего хлопот мне доставляла бортовая аппаратура. Обеспечение безопасности дальних рейсов упиралось в отсутствие достаточно компактных и надежных решающих устройств. Чем дальше летали наши корабли, тем жестче были требования к весу и габаритам всего что они на себе несли. В конце концов дело дошло до того, что я был вынужден объявить открытый конкурс на бортовую вычислительную машину. Мы получили больше трехсот проектов, но все это было не то…
Однажды, сидя в кабинете, я услышал громкую перебранку в приемной. Спустя несколько минут в кабинет вошла моя секретарша. Щеки ее пылали, грудь высоко вздымалась, голос дрожал, ну, словом классический персонаж греческой трагедии. Она плюхнулась на стул и, закрыв глаза, пробормотала:
— С вами требует свидания какой-то… какая-то… какое-то существо.
Действительно, в дверях стояло нечто такое, что трудно поддавалось классификации.
Это существо было облачено в выцветшие джинсы, прожженные во многих местах до дыр, клетчатую рубашку и лихо заломленный картуз, из-под которого свисали до глаз рыжие космы. Все это дополнялось пятнистым носом, устремленным в небо, как у ракеты перед стартом, и парой широко открытых глаз цвета морской волны в десятибалльный шторм. Пальцы с черной каймой под ногтями судорожно сжимали большой чемодан из желтой кожи.
Судя по всему, этот экземпляр украшал собой нашу планету уже не менее четырнадцати лет.
Я понял, что мне несдобровать.
— Еще бы! — сказал Космонавт, — Каждый раз перед стартом я извлекаю из самых укромных уголков корабля не меньше десятка таких парнишек. В пять лет они мастерят аккумуляторы из консервных банок, в восемь изобретают реактивный велосипед, в четырнадцать становятся звездоплавателями, а в шестнадцать наводняют редакции журналов проектами перестройки нашей Галактики. Дело в том, что мальчишки всегда…
— Вы ошибаетесь, — перебил Конструктор. — То есть, пожалуй, вы были бы правы, если бы… Видите ли, это был не совсем обычный случай… Дело в том, что сзади из-под картуза еще торчали в разные стороны две тощие косички.
— Н-да… — сказал Космонавт.
— Она уселась, — продолжал Конструктор, — и снисходительно довела до моего сведения, что зовут ее Саша, что всю свою дальнейшую жизнь она намерена посвятить обеспечению космических полетов самой совершенной и самой надежной вычислительной техникой. В подтверждение обоснованности принятого решения из таинственного чемодана был извлечен какой-то гибрид детской гармошки с карманным приемником, и я получил право задать «машине», как она выразилась, самую-самую трудную задачу. Я поинтересовался, в каком она классе, и, примерно определив возможности конструктора, задал задачу на определение экстремальных значений функции. К моему удивлению, гармошка выдала правильный результат.
Теперь нужно было решить, как поделикатнее спровадить это юное дарование.
Для начала я извлек из ящика стола коробку конфет. Она бросила на меня одобрительный взгляд и запустила пятерню в коробку.
Я не могу похвастать большим опытом по воспитанию детей, но лекция, которую я ей прочел, казалась мне тогда шедевром педагогики. Больше часа я ей втолковывал, что каждый, кто желает стать конструктором, должен вооружиться терпением и стараться получить как можно больше знаний, что только в школе… Впрочем, вы сами знаете, какие сентенции преподносятся в подобных случаях. Я уже торжествовал победу, когда она, перебив меня, поинтересовалась, считаю ли я большое терпение и обширные знания обязательными для Генерального конструктора. Я подтвердил это и встал, чтобы проводить ее до двери, но она не проявляла никакого желания расстаться ни с креслом, ни с конфетами. Мне не оставалось ничего другого, как снова сесть. Убедившись, что Генеральные конструкторы действительно обладают большим терпением, она приступила к проверке моих знаний. Вилка ее «машины» была выдернута из розетки, и мне предложили объяснить, почему на клеммах решающего устройства сохранилось напряжение. Я сказал, что схема, вероятно, дублирована на конденсаторах и что, хотя это очень старый способ, применявшийся ранее в переносных радиотелефонах, она сможет у нас в библиотеке найти по этому вопросу много книг.
— Не найду! — вызывающе ответила она, роясь в своем чемодане. — Ничего я у вас не найду, потому что вы и понятия не имеете, о чем идет речь. Вот полюбуйтесь вы, Генеральный конструктор! — На мой стол плюхнулись две картонные коробки с деревянными клавишами. — Видите? Они же живые!
Она открыла одну из коробок, и моему взору представилась желтоватая студенистая масса, вся утыканная проводами.
Рыжий бесенок продолжал выбрасывать из чемодана какие-то пробирки, школьный микроскоп, кучу радиодеталей и клочки бумаги, исписанные формулами.
— Живые, живые, живые! Все они — потомство одной машины. Потомство! Понимаете, что такое потомство?! Они могут решать все задачи, на которые была запрограммирована их машина, до того, как произвела их на свет. Ну что, съели?! Как теперь, будете меня снова посылать в школу или дадите лабораторию?!
В дверь просунулось встревоженное лицо секретарши, но я жестом дал ей понять, что пока вызывать помощь рановато. Честное слово, меня все это начинало интересовать.
Я до сих пор не понимаю, как моего цербера не хватил удар, когда поздно вечером мы с Сашей прошли через приемную. К тому времени у нас уже был заключен дружественный союз. На прощанье она небрежно поправила на мне галстук и милостиво разрешила называть себя просто Сашкой, а я обещал ей выделить лабораторный стол и даже подергал ее за косички. Право, ни один мужчина в возрасте от пяти до восьмидесяти лет не смог бы преодолеть такое искушение.
Условия нашего договора были точны и суровы: если в течение года ей удастся соорудить какую-нибудь каракатицу, способную решить задачу о пропорциональном сближении ракет в космосе, я обязуюсь оборудовать ей лабораторию и предоставить все условия для дальнейшей работы. Если нет, то она возвращается в школу и клянется не показываться мне на глаза до окончания института. На первое время я прикрепил к ней опытного программиста.
— Да… — сказал Космонавт, — задача на пропорциональное сближение… Все-таки царь Ирод более гуманно относился к детям.
— Ему приходилось иметь дело с мальчиками, — ответил Конструктор, — а они всегда заслуживают снисхождения. Я не мог поступить иначе, затевая опасный эксперимент с человеческой душой. Нужно было дать ей отведать всю горечь того, что восторженные профаны называют «радостью научного поиска». В результате она либо убедилась бы сама в абсурдности этой идеи и нашла бы более разумное применение своего пыла в менее экзотической области, либо… Впрочем, другого исхода я не ждал. Слишком фантастичным было все это предприятие.
— Вы так и не сказали, в чем оно заключалось, — заметил Космонавт.
— Вообще это была занятная мысль. Вы помните биологические батареи, которые мы когда-то устанавливали на искусственных спутниках? Два сосуда, заполненные жидкостью и разделенные пористой диафрагмой. В каждой половине — колонии бактерий. Одни, размножаясь, поддерживают повышенную концентрацию отрицательных ионов, другие — положительных. Так вот, вся ее машина состояла из микроскопических ячеек с бактериями, соединенных коммутатором. Кроме того, там были простенькое управляющее устройство и программа, записанная на перфокарте. Если при работе машины потенциалы в ячейках совпадали по знаку с импульсами, подаваемыми управляющим устройством, то бактерии размножались, если нет, — погибали. В каждой ячейке у нее были помещены колонии различных бактерий.
— Понимаю, — сказал, улыбнувшись, Космонавт, — естественный отбор на соответствие программе. Мне кажется, знаете ли, что это не такая уж глупая идея.
