Смех, похлопывания по плечам, грязные намеки положили конец обсуждению физических параметров бывшего бойфренда Флоранс.
Еще несколько минут назад я был чужаком, не достойным внимания, и вот уже вместе с мэром и меня посетители café наперебой приглашали к себе домой на рюмочку.
– Нет, не сейчас, – сказал Рибу, допивая кофе. – Нам еще предстоит несколько визитов в деревне.
Прощаясь, мы обменялись рукопожатиями по кругу, и мсье Рибу обещал каждому заглянуть на apéro в течение недели. Я подумал о том, что в этих краях наверняка можно сколотить состояние, если открыть клинику по пересадке печени.
Еще часа два Рибу мотал меня по окрестностям, не пропуская ни одной фермы в радиусе трех миль от дома Бриджит. На фермах остались старики, чьи дети уехали работать в город, то есть в Лимож, Туль или Брив. Встречались и пары среднего возраста, но их дети тоже планировали перебраться в город.
Я посидел за столом в десятках кухонь, отведал клубничный пирог, клубничный торт, клубничный мусс, клубнику в красном вине и клубнику в чистом виде. У сезонного продукта есть существенный минус – вы обречены весь сезон употреблять его в пищу.
Я пил вино и вишневую eau de vie[53]. Повсюду меня встречали с приветливым любопытством и подношениями в виде клубники и кабачков. Кстати, меня тоже поджидал мешок с огурцами, подарок от кюре.
Мне устраивали экскурсии по очаровательным амбарам, демонстрировали соблазнительные септики. А также предложили пострелять кроликов («они не убегают»), накопать себе кротов («всего сто шкурок, и получится отличный жилет»), посмотреть телевизор («у нас тут три канала, и изображение очень четкое»).
К пяти часам я уже опьянел, объелся клубникой, и меня тошнило от изобилия реалий сельской жизни.
– Пожалуй, пора ехать домой на apéro, – объявил мэр.
Вырвавшись из плена гостеприимных фермеров, мы остановились на вершине холма, вышли из машины, и каким-то чудом мне удалось родить конструктивную мысль. Здесь, на возвышении, мог работать мой мобильник, в отличие от дома Бриджит: построенный в низине, он был надежно спрятан от вышек сотовой связи. Я так полагаю, прадед Флоранс не предвидел, что грядет эра мобильных телефонов.
– Позвольте, я проверю, нет ли мне сообщений, – обратился я к мэру.
– Бут офф корс[54], – произнес он на своем бутафорском английском и уселся в машину.
Я подключился к внешнему миру. Казалось невероятным, что он еще существует. В почтовом ящике было три сообщения, в том числе от Алексы, моей бывшей подружки.
Мы были вместе почти всю прошлую зиму, и я не сомневался, что она именно та единственная, с которой не соскучишься, которая фонтанирует безумными идеями и на которую чертовски приятно посмотреть, что немаловажно. Но я все испортил, и вот уже несколько месяцев мы не общались, после того как разбежались во второй раз. Первый разрыв произошел, когда я по ошибке переспал с другой (так бывает), а причиной второго стала моя неудачная шутка насчет одного политика (а это уж чересчур). Сейчас все это казалось величайшей глупостью. Как можно порвать отношения из-за того, что не имеет к ним никакого касательства? Я еще понимаю, когда партнеры расстаются, потому что один из них переспал с кем-то, или когда им больше нечего сказать друг другу, или, в самом деле, когда твоя подружка заставляет тебя одеваться в шмотки своего бывшего бойфренда, – но чтобы из-за политики… Впрочем, Алекса была девушкой серьезной.
Сообщение, которое она прислала, было лишь отчасти политическим. Казалось, она оттаивает. «Молодец, – писала она на своем беглом английском, – слышала ты уволился когда обнаружил чт тв босс фашист». Это было не совсем верно, но я не собирался опровергать столь лестную интерпретацию истории моего увольнения. «Где ты сейчас? – спрашивала Алекса. – Открываешь чайные? Во Фр или Анг? Я в Анг».
Может, потому, что Флоранс довела меня до белого каления своими «бывшими», но я все-таки нажал клавишу соединения.
– Алло?
Я жестом просигналил мсье Рибу: «Еще одну минутку».
– Алекса, привет, это Пол. Только что получил твое сообщение.
– Пол? Привет. Где ты?
– Стою на холме в Коррезе.
– В Коррезе?
– Да.
– Что ты делаешь в Коррезе? – спросила она таким тоном, будто никому и в голову не пришло бы здесь оказаться.
– Пытаюсь переварить тонн пять клубники.
– Ах да, у тебя же проблемы с животом. Я помню последствия твоего рождественского пудинга. Отличный пример шумного английского пищеварения.
– Виноват был не пудинг, а заварной французский крем. В нем было мало комочков. А именно комочки помогают нам переваривать наш рождественский пудинг.
– Напомни мне, чтобы я не приходила на рождественский ланч в твои чайные. Так ты запускаешь сеть?
Я рассказал, что в сентябре открываюсь, она поделилась своими новостями – сейчас она в Англии, навещает маму, которая переехала туда жить.
– Помнишь, она была в Москве с тем украинским парнем, который торговал ди-ви-ди?
– Что, а теперь она нашла английского видеопирата?
– Нет, просто он переехал в Англию. Здесь безопаснее. Он покупает футбольную команду.
– Футбольную команду? Какую?
– Не знаю. Какой-то там «Ньюкасл».
– «Ньюкасл Юнайтед»? Черт возьми, это же один из популярнейших клубов Англии. Ты уверена, что он не приторговывает плутонием?
– Все может быть. Я передам ему, что ты интересуешься.
Автомобильный гудок разрушил очарование момента. Я только-только начал получать удовольствие от жизни, пришел в себя после пустопорожней болтовни с фермерами. Похоже, абсурдные мелочи опять вторгались в мои отношения с Алексой.
– Что такое? – спросила она. – Твоя девушка нервничает?
Я обернулся и увидел, как старик Рибу показывает сквозь лобовое стекло, что пора выпить.
– Нет, это мэр коммуны. Мы опаздываем к нему на «Перно». Пожалуй, я пойду.
– Хорошо, пока.
– Пока, Алекса. Было здорово…
Но она уже прервала соединение.
– Кто это был? – спросил Рибу. – Un ami anglais?
– Да, это мой старый английский друг, – ответил я, сам не понимая, зачем солгал. Должно быть, всему виной сексуальное расстройство, объяснил я себе. Мои гены пытались суетиться во всех направлениях.
Но что с них взять, глупых. Я вовсе не собирался распускать слюни и строить иллюзии насчет своей бывшей подружки, это было бы равносильно тому, чтобы сохнуть по Бриджит.
– Что случилось? – обеспокоился мэр, когда я крепко зажмурился и даже сжал кулаки, пытаясь выбросить из головы образ Бриджит в ночной сорочке.
Когда мы вернулись домой, я воссоединился с другим своим старым приятелем – багажной сумкой. Наконец-то я снова почувствовал себя человеком, а не каким-то укороченным призраком из прошлого Флоранс. Я переоделся в собственную одежду, намеренно выбрав вещи посвободнее, с прицелом на очередной гаргантюанский ужин.
Мы ели террин из телячьей головы, холодную свинину, и все это конечно же сопровождалось раздражающим изобилием зеленых овощей. Я мужественно сражался с едой, но когда очередь дошла до клубники, понял, что не смогу заставить себя положить в рот еще хотя бы одну из этих лоснящихся красных тварей.
Пока убирали со стола, я предложил Флоранс – еле слышно, так что даже летучие мыши не смогли бы разобрать моих слов, – короткую прогулку в темноте.
Но видимо, под кафтаном Бриджит скрывался костюм Супервумен, потому что она объявила, что сегодня наша очередь мыть посуду, а потом Флоранс должна была почитать Симону книжку.
Я поплескался в мыльной воде положенное время, после чего рухнул в постель и тотчас отрубился. По крайней мере, во сне у меня был шанс перепихнуться.
Следующий день, понедельник, оказался последним полноценным днем наших сельских каникул.
Утро выдалось солнечным, как я успел заметить, когда проснулся около шести. Это идеально-чистое, не загаженное вредными примесями, голубое небо никогда не надоедало, в отличие от всего остального.
После завтрака, во время которого Флоранс укорила меня в том, что вчера я налил воды за стенку раковины, пока мыл посуду, из-за чего, видимо, успел пострадать фундамент дома, я сказал, что иду в душ. При этом многозначительно положил руку на колено Флоранс (она уступила моим мольбам и поклялась больше никогда не надевать бархатный халат), давая понять, что это не что иное, как приглашение. Я рассудил, что, только запершись в ванной, мы сможем предаться интиму. Если бы кто-то постучал, я просто сказал бы, что мой слабый английский желудок не смог переварить такое количество свежей пищи и ему нужно полчаса покоя, чтобы прийти в норму.
Флоранс потерлась бедром об мою руку, и мне показалось, что она включилась в игру.
Стоя под душем, я чувствовал себя несказанно счастливым, представляя, как мы нежно намыливаемся, а потом все-таки находим способ заняться любовью в ванной – может, расстилаем на полу полотенца? Или я сажусь на унитаз, а она устраивается на мне? Возможности казались безграничными, и все одинаково возбуждающими.
