произнесен не один веселый тост, рассказана масса занимательных историй и вполне пристойных анекдотов. Чтобы не ударить в грязь лицом, я поведал, как изничтожил вчера шефа, и мой рассказ встретили с большим подъемом…
Постепенно веселье пошло на убыль. Весьма тонко Горчаков дал понять Жанне, что им хотелось бы поговорить со мной без нее, она быстро поняла намеки и удалилась в спальню. К этому времени я стал приходить в себя. Кончилось разгульное застолье, пора было вспомнить и тирады Белоконя, и расстроенное лицо Иванова, и свои собственные нелестные мысли о «филантропах»…
— Хорошо! — искренне сказал Назар Захарыч, разливая сменивший шампанское коньяк. — Боря, сначала погрейте бокал в ладонях, очень, говорят, здорово влияет на аромат. Молодцы пришельцы эти, зря я в них не верил, во все эти тарелки…
— Да, — сказал я. — Рюрик, Трувор и Синеус.
— Что?
— Варяги, — пояснил я. — Бытовала в истории такая сказочка. Мол, собрались когда-то наши предки славяне и отписали за море варягам: земля наша богата и обильна, только вот порядка в ней нет, не способны мы, сиволапые, наладить его, так что приходите и володейте нами…
— Этого не было, — сказал Горчаков, глядя на меня с обостренным нехорошим интересом. — Позднейшая фальсификация немецкого изготовления. Я ведь историк, знаете ли.
— Ставлю вам пять, — сказал я. — Ничего подобного не было. Но оказалось, что эта идейка до ужаса прилипчива. Даже сегодня. Только вместо варяжской земли — звезды. Правда, нынче не прежние времена, они не собираются сажать нам на трон своего Трувора, они сажают нам на трон полированный гарнитур. Его величество Сервант XXIII, король Евразии, царь обеих Америк, великий князь Австралии, герцог Африки и прочая и прочая, великия и малыя. Когда же мы перестанем призывать варягов?
— Их никто не звал!
— Тем лучше, — сказал я. — Незваный гость хуже татарина, его и выставить не грех. Не нужно нам чужое изобилие. И совсем смешно получается — Горчаков, Песков и Хомутов — апостолы нового века…
— Стоп! — крикнул Горчаков. — Мы ведь не называли в кабаке наших фамилий, правда, Назар? (Назар Захарыч утвердительно кивнул, глядя недоуменно и жалостно). Не называли. Откуда же вы их знаете?
— Вот, знаю, — сказал я. — Маху дал, маху…
— Пр-роходимец… — выдохнул Горчаков сквозь зубы. — Ну конечно, мне следовало сразу догадаться, и то, что вы знаете наши фамилии, и антипатия внезапная… Он у вас был?
— Кто? — спросил я, делая глупое лицо. — Никого у меня не было.
— Был… — яростно сказал Горчаков. — Иванов, Петров, Сидоров, как же, наслышаны… Перевербовал, паршивец, и вы ему поверили?
— Просто кое-кто высказал ясными словами то, чего я не мог бы выразить сам, — сказал я. — При чем тут вербовка? Я и сам пришел бы к выводу, что ваши варяги с их изобилием нам вовсе не нужны. Он, кстати, не говорил ничего, просто я понял, что возможен другой путь. Нам нужны мы сами.
— А ведь вы маоист, Боря, — ласково протянул Горчаков.
— Я?
— Вы. Это же они повторяли: «Чем хуже, чем лучше».
— Ну, Витя… — укоризненно сморщился Назар Захарыч. — Что же ты сразу шьешь парню политику, не те нынче времена… Какой же он маоист?
— Помолчи, — поморщился Горчаков. — Он невольно становится на их позиции, понимаешь, добрячок ты мой? «Пусть все остается по-прежнему». А какое оно, прежнее? «Сытыми мы коммунизм не построим». Построим, Боря. Вы грамотный человек, с высшим образованием. Должны помнить, сколько миллионов — да, миллионов! — человек умирают сейчас от голода или постоянно недоедают. Африка, Азия, Латинская Америка. Да и в Европах… Как вы думаете, поймут они вас, если вы скажете им: придется вам голодать и дальше, и умирать, и хоронить своих детей, и продавать своих детей, но зато вы должны гордо утешаться сознанием, что отстояли свою космическую независимость? Поймут? Им нужен хлеб, а не ваша гордая независимость. Если они узнают, что это вы помешали им получить еду для себя и своих детей, они вас растопчут и будут правы.
— Значит, идеал — сытое брюхо?
— Вовсе нет, — сказал он. — Просто сначала нужно накормить и одеть человека, а остальное он сделает сам.
— Точно! — обрадовался Назар Захарыч, довольный, что и ему удалось вставить словечко. — Сначала их покормить нужно, мы в сорок пятом первым делом выкатывали полевые кухни…
— Вот именно, — сказал Горчаков. — Прежде всего на площади вывозили полевые кухни и раздавали кашу. Борис, этим людям, про которых я говорил, не нужны высокие материи. Пока не нужны. Сейчас им не до того. О высоких материях они станут думать потом, когда будут сыты и накормят своих детей. Я вовсе не хочу утверждать, что с наступлением Эры Изобилия волшебным образом исчезнут абсолютно все пороки…
— Да, — сказал я. — От выпивки при таком баре удержаться трудно.
— Не опошляйте. Это мелочи. Полностью исчезнут преступления против собственности, никто ведь не станет воровать у другого то, что имеет сам. Исчезнет пресловутый дефицит и связанная с ним уголовщина. Эра Изобилия уничтожит почву, на которой произрастает мещанин. Потеряет всякий смысл проникать на базу с черного хода и носить записки от Ивана Ивановича. Так что постарайтесь забыть этого галактического провокатора.
— Он не похож на провокатора, — сказал я.
— Блаженный слюнтяй, не в терминах дело, — отмахнулся Горчаков. Он просто забыл, что такое голод. Перестаньте о нем думать. Думайте больше о том, что вы — представитель Земли. Из четырех миллиардов населения планеты, из двухсот пятидесяти миллионов населения государства выбраны мы трое. Знаменосцы грядущих поколений — высокие слова, но что делать, если это правда. Нам выпало быть… да, черт побери, подопытными кроликами эксперимента, но это такой эксперимент, что я согласен с ролью кролика. Хотя мы не кролики.
— Апостолы, — сказал я.
— Не придирайтесь к терминам. Подобрать подходящие слова недолго. Люди, на которых лежит ответственность за человечество. Постарайтесь проникнуться значением и величием этих слов. Вы уже не можете оставаться каким-то там просто Песковым двадцати шести лет от роду, вы один из немногих, на ком лежит ответственность за светлое будущее человечества.
— Зажравшегося, — сказал я.
— Сытого, — сказал он. — Избавленного от суетных забот о куске хлеба.
— Молодой он еще… — застенчиво подал голос Назар Захарыч. — Лиха не хлебал, по карточкам не жил, и вообще…
— Вот именно, — сказал Горчаков. — Назар воевал, а я пацаном голодал после войны, мы-то помним, что значит кусок хлеба, не то, что вы…
Спорить с ними я не мог — не умел. Я не привык спорить на такие темы и не предполагал, что когда-нибудь придется, но я знал, что не уступлю.
— Гоните этого иезуита, если еще раз появится, —
