При этом как-то совсем незаметно кризис разгулялся пуще прежнего, захватив даже самые ранее благополучные страны. Исламский терроризм вырос до невиданных масштабов, ранее стабильные и постепенно цивилизующиеся страны Северной Африки и Ближнего Востока начали стремительно, при деятельной помощи Запада, проваливаться в Средневековье. Американцы проиграли две уже тянущиеся по десять лет войны, но не перестали готовиться к новым.
Одним словом, жизнь на Земле шла нескучная.
Президент Ойяма в начале своего первого срока любил воображать себя реинкарнацией Джона Фицджеральда Кеннеди[25] и имел, нужно отметить, к этому некоторые основания, даже не считая ирландских предков. Он, например, умел читать толстые книги, не шевеля губами, и даже имел дипломы о двух высших образованиях.
В общем, был это выскочивший, как чёртик из табакерки, или как Чичиков в городе № новоявленный кумир «интеллектуально-либеральной» Америки, а то и всего «цивилизованного» мира, к которому Россия, естественным образом, не относилась.
В компенсацию этому странному торжеству толерантности «азиатского выскочку» сразу возненавидела вся консервативная и попросту «глубинная» Америка. Рэднэки так называемые. Негр не негр, а всё равно чужак, да ещё и с «идеями», пусть самыми робкими, но намёками на какой-то там реализм (Хрущёв бы непременно сказал «реализьм» и был бы в чём-то прав) во внешней и внутренней политике. Не забудем, на вполне постановочных выборах ему нарисовали лишь 51,1 процента голосов «за». Даже чуть меньше, как намёк, наверное.
Поначалу как-то обходилось, и весь первый срок президент надеялся, что ему удастся реализовать большинство своих, в целом не слишком глупых идей, но потом всё сразу изменилось. Где-то он, сам не заметив, переступил некую черту, или истинные «хозяева жизни» сочли, что поигрались – и будет. И решили укоротить поводок. Вот тут Ойяма на личном опыте убедился, что вопреки сказкам про американскую демократию (в которые он до последнего искренне, на грани слабоумия, верил, что странно при его образовании и жизненном опыте) и пропагандистским штампам о всевластии американского президента на самом деле он не может ничего. Вообще ничего! Ни сказать, ни сделать что на службе, что в личной жизни. Разве что жену обматерить по-японски, убедившись, что рядом нет микрофонов.
Любое его слово, если оно не понравится кому-то из тех, кто принимает настоящие решения, может закончится грязной кампанией в самой свободной прессе: «пятнами на платье», «сигарой с биологическими следами», «подслушиванием конкурентов», смешиванием с дерьмом и последующим циничным импичментом. Вспомните хоть Никсона[26], хоть Клинтона, если не углубляться слишком далеко в прошлое. В общем, полная свобода передвижения человека, привязанного к паровозу.
Ума и азиатской сообразительности Мишелю Ойяме хватило, чтобы наконец понять, чего стоит его «свободомыслие» и где границы его власти и даже свободы. Окончательно всё стало ясно, когда в политические наставники ему демонстративно были определены два давно переваливших восьмидесятилетие ветерана «холодной войны». Руководить «чёрной кассой» государства стал тоже ассимилированный еврей (национальность здесь, разумеется, значения не имеет, нашёлся бы столь же пронырливый эстонец – да ради Бога!), но всего лишь семидесяти лет от роду, зато печатающий доллары станок стоял у него чуть ли не в спальне. И вставать не надо, проснулся, ткнул пальцем – ещё триллион госдолга, извольте получить. Прямо как в Зимбабве[27].
Затем те, кому положено, выбросили на ломберный стол сразу четырёх дам – назначив их на должности госсекретаря, директора АНБ[28], советника по национальной безопасности и руководителя аппарата Белого дома. Все эти «дамы» (термин употребляется исключительно из вежливости, если кому сразу непонятно) отличались отвратительным характером, зоологической русофобией, истеричной агрессивностью и, похоже, традиционной для фашиствующих либеральных феминисток ориентацией. По крайней мере, три из них были незамужними от рождения, а четвёртая – прославившаяся многими скандалами «разведёнка».
Положение мистера Ойямы сразу стало значительно хуже губернаторского[29]. Зачем далеко ходить – даже о разработке и начале реализации операции по устранению российского Президента, названной «Мангуста» (очевидно, исходя из змеиной сущности вражеского предводителя), ему удосужились сообщить как бы не самому последнему из «допущенных».
Это, пожалуй, было последней каплей, переполнившей чашу, или соломинкой, сломавшей спину буйволу…
Но как-то утром, встав, наверное, не с той ноги, потомок самураев вдруг ощутил приступ национально-фамильной злости. Не цивилизованной европейской, когда начинают грязно ругаться и крушить посуду и мебель, а исконной островной, где вынужденные жить в чудовищной тесноте, в домиках со стенами из соломы и бумаги люди выработали совершенно другие поведенческие схемы. Моветоном считалось не то, чтобы голос повысить, а чёрточкой лица дрогнуть до того, как врагу будет нанесён единственный, со стороны часто и незаметный удар…
У Ойямы не было никаких личных оснований желать падения руководителя второй по военной силе мировой державы. Да, «объект акции» не отличался выдающимися волевыми качествами, но искренне почитал право и «демократические ценности» и в личном общении был лучше многих коллег что по «семёрке», что по «двухдюжинке».
Моментами русский коллега пытался держать себя подчёркнуто независимо и открыто противоречил выражаемой США «воле мирового сообщества». Так он потому и был русским, достаточно русским, чтобы не соглашаться открыто капитулировать и признавать главенство единственной в мире «сверхдержавы». Но кто мог бы поручиться, что другой человек на его месте окажется хоть чем-то лучше или удобнее? Любому более-менее вменяемому политику известно, что, в отличие от математики, замена какого-либо члена в «уравнении» способна вызвать на самом деле «непредсказуемые последствия», и, допустим, устранение Гитлера в сорок четвёртом году могло вызвать не скорейшее окончание войны, а, напротив, её продолжение в бесконечность…
У Черчилля ведь были планы сразу после взятия русскими Берлина напасть на них вместе с интернированными, но не разоружёнными на Западном фронте немцами. Хорошо, что у Рузвельта были другие виды на «всемирную историю»[30].
Никакой угрозы для США сегодняшняя Россия не представляла. Медленно, но достаточно целеустремлённо она выкарабкивалась из трясины девяностых годов, но до того, чтобы составить реальную конкуренцию экономической мощи Штатов (даже без её сателлитов), ей потребуются много-много десятилетий. Если это вообще возможно – подравнять потенциалы при таком разрыве, не количественном даже, а качественном.
