В кабинет вкатилось громадное «яйцо»; катилось оно бесшумно, как облако. Когда Рэндер подтянул его к столу, он услышал тихое ворчание и быстро обернулся. Зигмунд, как тень, метнулся к его ногам и уже кружил вокруг машины, обнюхивая ее, напружинив хвост и оскалив зубы.
— Полегче, Зигги, — сказал Рэндер. — Эта машина не кусается и ничего плохого не делает. Это просто машина, как, скажем, кар, телевизор или посудомойка. Мы ей воспользуемся сегодня, чтобы показать Элине, как выглядят некоторые вещи.
— Не нравится, — громко сказала собака.
— Почему?
— Нет слов. Пойдем домой?
— Нет, — ответила она, — ты свернешься в углу и вздремнешь, а я в машине тоже вздремну… или вроде этого.
— Нехорошо, — сказала собака, опуская хвост.
— Иди, — она погладила пса, — ляг и веди себя как следует.
Зигмунд отошел, но заскулил, когда Рэндер затемнил окна и коснулся кнопки, трансформирующей его стол в сиденье оператора.
Он заскулил еще раз, когда «яйцо», включенное теперь в розетку, раскололось посередине, и верх отошел, открывая внутреннюю полость машины.
Рэндер сел. Его сиденье начало принимать контуры ложа и наполовину вошло в консоль. Рэндер сел прямо — ложе двинулось обратно, и снова половина потолка отошла, изменила форму и повисла в виде громадного колокола. Рэндер встал и обошел «яйцо». Распай говорил о соснах, небе и тому подобном; Рэндер достал из-под «яйца» наушники. Закрыв одно ухо и прижав наушник к другому, он свободной рукой играл кнопками. Шорох прибоя утопил поэму: мили дорожного движения перекрыли ее; обратная связь сказала: "…сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоко синим, почти фиолетовым".
Он включил маску и проверил: раз — корица, два — сгнивший лист, три сильный мускатный запах змей… и вниз через третий, и вкус меда, уксуса, соли, и вверх через лилии и мокрый бетон, и предгрозовой запах озона, и все основные обонятельные и вкусовые сигналы для утра, дня и вечера.
Ложе, как полагалось, плавало в ртутном бассейне, стабилизированное магнитными стенками «яйца». Рэндер поставил ленты.
— О'кей, — сказал он, поворачиваясь. — Все проверено.
Элина как раз клала очки поверх своей сложенной одежды. Она разделась, пока Рэндер проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными сосками, длинные ноги. Она отлично сложена для женщины ее роста, подумал он. Но, глядя, на нее, Рэндер понимал, что главное препятствие, конечно, в том, что она — его пациентка.
— Готова, — сказала она.
Он подвел ее к машине. Ее пальцы ощупали внутренность «яйца». Когда он помогал Элине войти в аппарат, он заметил, что глаза ее — цвета морской волны. И этого он тоже не одобрил.
— Удобно?
— Да.
— О'кей, устраивайтесь. Сейчас я закрою. Приятного сна.
Верхняя часть «яйца» медленно опустилась. Оно стало непрозрачным, затем ослепительно блестящим. Рэндер был смущен своими испорченными рефлексами. Он двинулся обратно к столу.
Зигмунд стоял, прижавшись к столу. Рэндер потянулся погладить его, но пес отдернул голову.
— Возьми меня с собой, — проворчал он.
— Боюсь, что этого сделать нельзя, дружище, — сказал Рэндер. — К тому же мы, в сущности, никуда не уходим. Мы подремлем прямо здесь, в этой комнате.
Собака, похоже, не успокоилась.
— Зачем?
Рэндер вздохнул. Спор с собакой был, пожалуй, самой нелепой вещью, какую он мог представить себе в трезвом виде.
— Зигги, — сказал он, — я пытаюсь помочь ей узнать, на что похожи разные вещи. Твоя работа, бесспорно, прекрасна — водить ее по этому миру, которого она не видит, но ей нужно знать, как он выглядит, и я собираюсь показать ей.
— Тогда я ей не буду нужен.
— Будешь. — Рэндер чуть не засмеялся. Патетичность собаки была почти абсурдной, и в то же время предельно искренней. — Я не могу исправить ее зрение, — объяснил он. — Я просто собираюсь передать ей некоторое абстрактное видение — ну, вроде как дать ей на некоторое время взаймы свои глаза. Усек?
— Нет, — ответил пес. — Возьми мои.
Рэндер выключил музыку и показал на дальний угол.
— Ляг там, как велела Элина. Это не очень долго, и когда все кончится, ты по-прежнему будешь водить ее. Идет?
Зигмунд не ответил, повернулся и пошел в угол, опустив хвост.
Рэндер сел и спустил купол — операторский вариант «яйца». Перед ним было девяносто белых кнопок и две красные. Мир кончался в темноте под консолью. Он ослабил узел галстука и расстегнул воротник. Затем достал шлем из гнезда и проверил его. Надел на нижнюю часть лица полумаску и опустил на нее забрало шлема. Его правая рука была на перевязи.
Постукивающим жестом он включил сознание пациентки.
Конструктор не нажимает сознательно на белые кнопки. Он внушает условия. Тогда глубоко имплантированные мышечные рефлексы осуществляют почти незаметное давление на чувствительную перевязь; та скользит в нужное положение и заставляет вытянутый палец двинуться вперед. Кнопка нажата.
Перевязь движется обратно.
Рендер чувствовал покалывание в основании черепа. Пахло свежескошенной травой.
Вдруг он влетел в громадный серый проход между мирами…
Через какое-то, показавшееся долгим, время Рэндер почувствовал, что стоит на страшной Земле. Он ничего не видел, только ощущение присутствия информировало его о том, что он прибыл. Такого полного мрака он еще ни разу не видел.
Он пожелал, чтобы мрак рассеялся. Ничего не произошло.
Часть его мозга вновь проснулась, а часть, которую он не реализовывал, спала; он вспомнил, в чей мир он вошел. Он прислушался к Элине. Услышал страх и ожидание. Он пожелал цвет. Сначала красный.
Рэндер почувствовал соответствие. Значит, это было.
Все стало красным. Он находился в центре бесконечного рубина.
Оранжевый, желтый…
Он оказался в куске янтаря.
Теперь зеленый, и он добавил к нему соленые испарения моря. Синий — и вечерняя прохлада.
Он напряг мозг и произвел все цвета сразу. Они закружились громадными перьями.
Затем он разорвал их и заставил принять форму. Раскаленная радуга выгнулась через темное небо.
Под собой он обнаружил коричневый и серый цвета. Они появились полупрозрачными, мерцающими, исчезающими пятнами.
Где-то присутствовало ощущение страха, но не было и следа истерии, поэтому он продолжал творить.
Рэндер создал горизонт, и мрак ушел за него. Небо чуть заголубело, и он пустил в него стадо темных облаков. Его попытки создать расстояния и глубину натолкнулись на сопротивление, поэтому он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он расшвырял облака, от аудитории медленно пришла концепция расстояния, и он быстро воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну агорафобии.
