Милый Витька! Я ведь совсем забыл в тот момент о том, что он засекречен, Я думал тогда о другом. Даже ему я не сказал бы о своей главной причине. Я могу только думать о ней, но никому в ней не признаюсь. Я ведь в тот момент просто испугался, что шум в печати и ажиотаж вокруг Корнелии могут оторвать её от меня, и навсегда. А мне очень не хочется её терять...
Плавно покачивается машина. Уносится из-под колёс асфальтовая лента шоссе. Приближаются горы. Корнелия жадно глядит по сторонам.
Гурзуфской тётке Виктора пытаемся рассказать всё. Иначе ей будет просто непонятен смысл просьбы, с которой мы обращаемся. Тётка, конечно, не верит и считает всё это пустой и, главное, бессмысленной выдумкой.
Тётка Виктора уже немолода — ей явно за пятьдесят. Полная, но очень подвижная и, чувствуется, энергичная, она даже не выслушивает Витькиного рассказа до конца и со скептической улыбкой перебивает:
— И зачем, Витюшка, ты все эти страсти-то говоришь? Переночевать вам нужно — так мой дом весь ваш. А то и полный отпуск живите. Квартиранты вон завтра вечером уезжают — вышел их срок. Могу больше никого не пускать. Что с девушкой приехал, — так я ведь только рада за тебя. Пора уж и жениться. У других в твои-то годы детишки бегают. А ты всё холостуешь... Только страсти-то эти зачем выдумываешь? Так я говорю, девушка?
Она обращается с этим вопросом к Корнелии, к Корнелия вежливо улыбается и извиняющимся тоном произносит:
— Non intellego.
— Чего-чего? — Тётка даже прикладывает руку к уху, чтобы лучше слышать.
— Она не понимает по-русски, — вставляю я. — Она говорит вам, что не понимает.
— Иностранка, что ли, какая?
Витька, махнув рукой, снова начинает объяснять, и тётка снова ему не верит. В конце концов Витька, кажется, уже готов взмолиться:
— Ну, хорошо, тётя Нина! Думай, что хочешь, только помоги нам!
— Чего надо сделать-то, милый ты мой? Тут-то уж хоть не ври!
Витька объясняет. Надо съездить с нами в Ялту. Надо подобрать в магазинах Корнелии платье, туфли, чулки, бельё, плащ какой-нибудь... В общем, всё, что необходимо девушке на время задуманного нами путешествия.
Тётка слушает Виктора и осуждающе смотрит на Корнелию.
— Где ж вы её такую непутёвую подобрали? — спрашивает она. — Это ж надо, чтоб у девчонки чулок не было? Это ж ни в какие ворота!
Витька снова начинает объяснять. Тётка, махнув рукой, почти кричит:
— Да хватит мне ересь-то эту пороть! Готовь лучше деньги! Завтра с утра и поедем... Ночевать-то, надеюсь, у меня будете?
— У тебя, тётя Нина, у тебя!.. Ты уж вот Корнелию пристрой. А мы и в машине переспим...
— Для всех место найдётся!
Через полчаса мы ужинаем на тесной, маленькой терраске и уходим к морю. Оно лежит у наших ног тихое, ласковое и нежно облизывает прибрежные камни. Оно что-то бормочет в темноте, как будто рассказывает вечную и в то же время всегда новую легенду. Каждому слышится в шуме моря что-то своё. И мне кажется сейчас, что море рассказывает удивительную легенду про темноволосую и голубоглазую девочку, которая родилась шестнадцать с лишним веков назад, которую воспитывали сначала рабыни, а затем космонавты, которая побывала в другом мире на далёкой и несчастной планете. Про девочку, которая шагнула из рабства в социализм, которая видела быт античности и технику будущего и должна быть поэтому одновременно наивной и мудрой. Я показываю рукой в морскую даль и говорю:
— Море.
— Mare, — отвечает мне Корнелия.
— Море! — настаиваю я,
— Море! — повторяет она и улыбается. — Море!..
Мы медленно идём по берегу, показываем на скалы и камни, заборы и скамейки, тополя и каштаны и ведём урок русского языка, который мы начали сегодня утром и который нам предстоит вести ещё долго, очень долго.
И когда поздно вечером, в глубокой темноте августовской крымской ночи, мы возвращаемся к дому Витькиной тётки, я вдруг решаю, что нужно сейчас же, немедленно, научить Корнелию ещё одному очень важному слову. Я показываю на всех нас троих и говорю латинское «amici» и перевожу по-русски «друзья».
И Корнелия понимает и с улыбкой повторяет — очень точно, звук в звук:
— Дру-зья! Amici! Дру-зья!
Я показываю на Витьку и говорю латинское «amicus» и русское «друг». Потом показываю на себя и говорю то же самое.
Корнелия понимает и легко повторяет:
— Друк. Amicus! Друк. Дру-зья!
Потом вдруг лукаво улыбается и поднимает вверх палец:
— Sed magic amico veritas![16]
...Первую половину следующего дня мы проводим в ялтинских магазинах. И по мере того как Витькина тётка заходит с Корнелией в одну примерочную, в другую, в третью, она всё сочувственнее и доверчивее глядит на свою юную попутчицу. Мы с Витькой не знаем, что происходит в этих примерочных. Мы только догадываемся об этом по смущённому и возбуждённому лицу Корнелии, по глубоким вздохам тёти Нины и по её тихим, как бы к самой себе обращённым словам:
— Ровно дитя малое... Ничегошеньки не понимает... Это ж надо — комбинации шёлковой сроду не видела...
И всё-таки к обеду Корнелия одета. На ней остроносые чёрные туфельки и лёгкое, хотя и не самое модное платье. Тут уж ничего не поделаешь — платье тётя Нина выбирала по своему вкусу. Из магазина в магазин мы носим новенький коричневый чемодан и укладываем в него тапочки, свёртки с бельём, серый плащ, халат, купальник... Это очень здорово, что тётя Нина сообразила купить Корнелии купальник. Мы бы наверняка забыли. В чемодане же лежит и чёрно-серебристый костюм Корнелии, в котором она ещё сегодня утром выехала из Гурзуфа, Она сама вынесла из магазина этот костюм, завёрнутый в бумагу, и сама уложила его в чемодан. В этот же чемодан она положила и маленький белый ящичек, на котором, кроме ручек, ничего больше я так и не мог разглядеть. Что могло быть в белом ящичке? Корнелия говорила, что может установить связь с космическим кораблём Гао... Может, это и есть её передатчик? Мы обедаем в открытом кафе, на набережной. Мы берём бутылку «Массандры», и тётя Нина ворчит, что мы зря тратим деньги, что можно было бы пообедать и у неё, что нам ещё хватит забот и расходов с этой странной девчонкой, которая точно с Луны свалилась — ничего не знает. Даже как чулки пристёгиваются... Витька слушает тётю Нину и чешет затылок.
— Ничего, тётя!.. Одну бутылочку можно... А от остальных нам всё равно теперь придётся отказаться... Бюджет не выдержит...
Пообедав, мы возвращаемся в Гурзуф. Нужно отвезти домой тётю Нину. Она торопится, потому что вечером уезжают квартиранты и надо принять у них комнату.
Тётя Нина оставляет нас ночевать у себя, хотя мы и собирались успеть к ночлегу в ялтинский кемпинг.
