— Не от обезьяны? — пошутил было Анд и спохватился, увидев, как гневно сверкнули зеленоватые глаза Эльмы.
— Я замолчу, если ты позволишь себе еще раз так пошутить!
— Ну, полно! Прости. Это же поверье, старое, как Город Руин!
— Не поверье, а учение: согласно ему, обезьяны, которых мы знаем лишь по картинкам, не предки, а родственники людей (ну вроде как мы с тобой!); а происходят и те и другие от общих, более древних видов.
— А вешние?
— Сейчас узнаешь.
Эльма с загадочным видом, поджав губы, прошлась вдоль шкафов, что-то достала и торжественно вернулась.
— Я покажу тебе мое самое большое сокровище.
— Там какие-нибудь великие знания?
— Там великие чувства. Вот смотри. Это маленькая книжка древних стихов.
— Кто же ее написал? — спросил Анд, бережно беря книжку.
— Она! Весна Закатова! Весна Первая! Вернее, ее дочь, не она!
— Почему дочь?
— Бурундцы все такие тупые? — Эльма капризно пожала плечами. — Дочь написала книгу о своей матери, поэтессе того времени.
— Какого времени?
— Тысячу лет назад.
— Как ты сказала? Весна Закатова? Но почему Весна Первая?
— Потому что все дочери в поколениях ее рода стали называться Веснами, а племя, порожденное ими, — ВЕШНИМ.
— Она походила на тебя?
— Нисколько! Я и двух строк не срифмую, а о силе чувств и говорить нечего! И была она маленькая, хрупкая, с острыми плечиками и огромными глазами. У нее была грустная судьба. Ее дочь, тоже Весна, поведала об этом.
— О чем слагала стихи эта поэтесса?
— Открой первую страницу. Там вводный сонет. «Горький сонет», словно написанный в наше время для нас с тобой. Только слов в нашем обыденном языке не хватило бы.
Анд послушно раскрыл маленький томик и благоговейно прочитал вслух первый сонет. Поэтесса предпочитала эту архаическую, скупую и емкую форму стиха.
ГОРЬКИЙ СОНЕТ
Где ты, Земля моя родная,
Леса, поля, долины, реки?
Ужель в пустыне злой одна я
В отчаянье сжимаю веки?
Где шелест трав, цветов дыханье,
Полеты птиц, след влажный зверя?
Где в брызгах радужных купанье?
Погибло все! Бед не измерить!
Кто виноват в судьбе несчастной?
Злодей ли, прихвостни, толпа ли,
Что ради выгоды сейчастной
Людей и землю растоптали?
Но прогремят раскаты громко
Суда разгневанных потомков!
Анд поник головой, прижав книжку к груди, и сказал:
— Как она могла думать об этом еще тогда, когда беда в мире не случилась? — Потом поднял глаза на Эльму: — Почему не нашлось людей, в ком пробудила бы она заботу о нас, их дальних потомках, чей суд она предвещала?
Эльма покачала головой:
— Можешь ли ты, юный бурундец, предотвратить набег своего племени на вешних?
— Не остановить ладонью течения реки. Могу только сознавать преступность такого замысла!
— Вот и она понимала, куда идет человечество, но могла только горестно слагать свои сонеты. К тому же была более слабой, одинокой, чем мы… И еще… несчастной.
— Несчастной? Почему?
— Найди в книжке сонет «Рыцарь сердца».
— Рыцарь ее сердца?
— Может быть и так, — уклончиво ответила Эльма и устроилась в любимой позе на подоконнике.
Анд, перелистывая страницы, поглядывал на нее, пока не нашел нужное стихотворение.
РЫЦАРЬ СЕРДЦА
Он был смешон в глазах невеж,
Защитник слабых и бесправных,
Посмешище тупых невежд,
Чванливых, важных и бесславных.
Себя всего он отдавал
Служению святой идее.
Он презирал и гор обвал,
С Драконом встречу или с Змеем.
Сражаться насмерть был готов,
Ветряк приняв за великана!
В пучине времени за то
На Дно Забвения не канул!
Но где теперь найти кого-то,
Похожего на Дон-Кихота?!
— Дон-Кихот? — удивился Анд, закрывая томик. — Но ведь это было много раньше. Его автор-насмешник выдумал.
— Автор высмеивал тех, кто не понимал истинного величия души Дон-Кихота, рыцаря Любви и Добра, его самоотверженного служения Справедливости. И Весна Закатова искала человека с такой душой. Вслушайся в горечь последнего возгласа в ее сонете, пойми, что там недосказано.
— Ты так думаешь?
— Не думаю, а знаю.
— Откуда?
— Из этой книжки. Дочь Закатовой пишет, что ее мать все-таки нашла своего Дон-Кихота!
— На радость обоим? — оживился Анд.
— На общее горе…
— Отчего же? Люди, готовые на подвиг, не жалея жизни, встречались, конечно, и в те далекие времена, — задумчиво заметил Анд.
— Знаю. Были люди, готовые отдать жизнь за других. Но «Дон-Кихот», имени которого почему-то не называет дочь Закатовой, был иным. Он был готов не только отдать жизнь, но и отказаться от счастья, от их с Закатовой счастья! Расстаться с родным миром, со всеми своими современниками, уйти в безвременье.
— Как это — уйти в безвременье? — насторожился Анд.
— Туда, где нет времени. Ты читал о космосе, о звездных полетах?
— Мне попадалось мало книг об этом. Но я всегда думал о неразгаданном мире звезд, любуясь ночным небом.
— И ты никогда не думал о тех, кто, может быть, летит там, вдали от Земли, — с укором сказала Эльма.
— Не знал о них. Должно быть, люди, терпя общепланетные бедствия, перестали рваться к звездам.
— А я знаю о них! — воскликнула Эльма, соскакивая с подоконника. — Я нашла отчеты того времени, когда все люди планеты переживали за тех, кто улетел и не вернулся. Ее «Дон-Кихот» был спасателем и стремился лететь на помощь. Он не был легендой, рожденной древним гением! Он был живым, любимым, близким Весне Закатовой человеком. Но она, не дрогнув, проводила его в безвременье.
— Где же нет времени?
— Тебе надо бы знать, что в ускоряющемся звездном полете время течет иначе, а при достижении предельной скорости почти останавливается. Путешественники, возвратясь, не застанут даже следующих поколений, не говоря уже о покинутых современниках! — Эльма стояла перед застывшим Андом, смотря снизу вверх, и глаза ее восторженно сияли.
