Я: Но почему именно я?
Мари: Понимаете, Максим, у вас достаточно устойчивая психика, как у бывшего прогрессора. Видите ли, у нас нет абсолютной уверенности, что результат будет положительным. Мы знаем, что вы способны выносить длительные стрессы, в ситуации, скажем так, абсолютной бесперспективности дальнейшего существования… Мы очень хорошо себе представляем, что такое синдром Большого Откровения и как он протекает. Мы проводили специальное исследование в нашем институте. Главный симптом СБО — как раз вот это самое хроническое ощущение «бесперспективности существования», чувство бессмысленности жизни… Вы и сами это очень хорошо знаете, но вы не покончили с собой, не сошли с ума, не убежали в джунгли или на другую планету, не стали глотать наркотики… Не каждый может стиснуть зубы и заставить себя жить в такой ситуации. А вы живете с этим ощущением уже почти 30 лет… Понимаете, мы не можем обратиться к любому человеку, страдающему СБО. Человек может не выдержать… если вдруг результат окажется отрицательным… Это риск, Максим.
Я: Да, понимаю… А в меня вы, значит, верите… Что я не наложу на себя руки?
Мари: Ну, зачем вы так… (улыбаясь) Но вы только представьте себе другую альтернативу!
Я (улыбаясь): Очень хорошо себе это представляю и поэтому соглашаюсь. Была не была. Ради такого шанса, я готов рискнуть.
Мари: Кроме того, мы обратились к вам еще и потому, что вы стояли, так сказать, у самых истоков Большого Откровения, обладаете острым аналитическим умом и опытом работы с данной проблематикой. Мы приглашаем вас принять участие в нашей деятельности и стать в будущем нашим посредником в общении с Мировым Советом, если вы конечно согласны…
Я: Я думаю, вы несколько преувеличиваете мои умственные способности, но, конечно я согласен… Я тоже на вашем месте не стал бы спешить обращаться во Мировой Совет. Сейчас очень трудно предсказать последствия такого шага. Там достаточно тех, кто очень болезненно, в свое время, принял Большое Откровение и неприязненно относится к люденам и ко всему, что с ними связано.
Время показало, что я был прав.
Кое-что о супругах Клермон
Думаю, здесь уместно будет поместить более подробные сведения о Бернаре и Мари Клермон, и рассказать одну удивительную историю, которую я узнал от них несколько позже.
Итак, супругов Клермон можно было бы назвать профессиональными биографами люденов. После «Пяти биографий века», они выпустили еще несколько книг, посвященных жизнеописанию метагомов, известных с конца прошлого столетия. Среди них Альберт Тууль, Сиприан Окигбо, Мартин Чжан, Эмиль Фар-Але, Маврикий Багратиони, Иван Кривоклыков. Все эти имена встречаются в моем первом мемуаре.
Особый интерес для супругов Клермон состоял в попытке выяснить, чем же отличались эти люди до своего превращения в люденов от других людей. Ясно, что все они имели «третью импульсную», но Мари и Бернар задались целью выяснить, обладали ли они какими-либо особенными биосоциопсихологическими характеристиками, которые были бы общими для всех них.
Собрав достаточно материала обо всех известных люденах, супруги Клермон подвергли собранную информацию многофакторному анализу, меняя параметры по вполне произвольному алгоритму. К сожалению, им не удалось получить характеристику, которая была бы общей для всех потенциальных метагомов. Люди были совершенно разные, разные психологические типы, разные интересы. Павел Люденов, например, о котором Логовенко упоминал, как о «первом людене, нашем Адаме», был человеком, ведущем вполне асоциальный образ жизни. Кстати, Логовенко почему-то ни словом не упомянул о его супруге, Софии Люденовой, которая была, несомненно, первой «Евой» метагомов. Люденовы вели очень уединенный образ жизни где-то в Гималаях и никто не знал, чем они занимаются.
Конечно же, Бернара и Мари интересовала, прежде всего, эта пара первых люденов. Зайдя в тупик в своих исследованиях, они отправились в Гималаи, в то место, где жили когда-то Павел и София, хотя, конечно, без всякой надежды что-либо там найти. «Просто что-то потянуло нас туда», — говорила потом Мари. Им пришлось довольно долго лететь на глайдере над гималайскими вершинами, пока, они, наконец, не увидели одинокую хижину, ютящуюся на пологом склоне горы. Клермоны посадили глайдер неподалеку от этого скромного жилища, и, утопая по колено в снегу, двинулись к нему. И тут случилось нечто неожиданное. Дверь хижины вдруг распахнулась и им навстречу вышли… Павел и София Люденовы, in corpo[8], так сказать.
Мари и Бернар знали их по фотографиям и от неожиданности пережили сильный шок. Но ничего страшного не произошло. Павел и София смотрели на них и улыбались. Потом Павел произнес: «Вам не нужно было лететь так далеко. То, что вы ищите, это не жизнь и не смерть. Ищите третье состояние». Затем у Клермонов наступило, как бы, «помрачение сознания», как вспоминали они впоследствии. Они очнулись лежа в снегу. Дверь хижины была распахнута настежь и хлопала на ветру. Хотя супруги Клермон точно помнили, что они ее не открывали. Было тихо и пусто вокруг. Лишь сияли на солнце горные вершины, покрытые вечными снегами. В снегу Мари и Бернар пролежали, похоже, недолго. Никаких следов обморожения не наблюдалось. Они поднялись, отряхнули друг друга от снега, и вошли в хижину. В ней царило полное запустение. Аскетическая обстановка: две кровати, несколько стульев и стол. Похоже, здесь давно никого не было. На столе Клермоны увидели лист бумаги. Мари взяла его в руки. На листке было написано: «Вам не нужно было лететь так далеко. То, что вы ищите, это не жизнь и не смерть. Ищите третье состояние».
Да… Такая вот история. Она напомнила мне случай с Сандро Мтбевари. Его попытку встретиться с Эмилем Фар-Але в Розалинде под Биаррицем.
Вернувшись в Харьков, супруги Клермон поведали Ростиславу о случившемся, и вручили ему листок с загадочной надписью.
«Похоже, это ключ к «миру люденов», — сказал Ростислав. — Видимо, их Мир пребывает в состоянии, которое не является с нашей точки зрения ни «жизнью», ни «смертью», это какое-то третье, иное состояние».
Полороги вышли к водопою на рассвете.
Рина насчитала двадцать шесть особей. Пятнадцать разновозрастных самок. Молодые бычки и телочки, числом около семи. Три теленка от полутора до трех месяцев от роду. И матерый вожак. Вожак не спешил припасть к живительной прохладе. Горделиво воздев венценосную голову, он принялся озирать окрестности. Его силуэт отчетливо рисовался на бледно-розовом фоне зари. Рина не могла удержаться. Она выхватила из полевой сумки блокнот и стило, несколькими штрихами набросала великолепную посадку головы, сложное переплетение роговых отростков, напоминающее корневую систему, примерилась бегло зарисовать стадо, сгрудившееся у стылого зеркала реки. Рина настолько увлеклась, что не сразу заметила мужчину в егерской форме устаревшего образца, который вышел из лесу и направился к реке.
