Ознакомительная версия.
– Жить бы да жить… радоваться… А оно вот как вышло, – медленно произнес дядя Сережа. Алексей медленно поднял на него изучающий, задумчивый взгляд. Случайное совпадение… ну конечно, случайное…
– Ну че, мы опускаем? – деловито осведомился старшой могильщик. – Тянуть-то чего…
– Опускайте, – хрипло произнес Алексей.
Гроб на веревках пополз в яму, глухо стукнул о грунт. Вера Николаевна, Володькина мама, вновь затряслась от беззвучных рыданий, так что отец бросил горсть земли за двоих. Бросая свою горсть, Чекалов мельком подумал: вот этот обряд пока остался неизменным… Пока?
Кладбищенские мужички сноровисто заработали лопатами, заваливая яму комьями мерзлой земли. Мужики явно торопились – мертвяков много, а они одни… заказов масса, когда успеть?
– Спасибо тебе, Леша, – перестав наконец плакать, с трудом проговорила Вера Николаевна. – И вам, Юлечка… за все…
– За что? – криво улыбнулся уголком рта Чекалов. – Эх, теть Вера… Удержи я его тогда, и все было бы по-другому.
– От судьбы не уйти, Леша, – Сергей Михайлович неотрывно смотрел, как растет могильный холмик. – Ты узнавал, когда суд?
– Через месяц где-то. Говорят, суды перегружены делами. Сообщить?
– Сообщи. В глаза ему взглянуть, тому уроду… Впрочем, урод тут лишь орудие, так выходит. Первооснова-то кобра вон та…
«Кобра», стоявшая чуть поодаль, сверкнула глазами.
– Напрасно вы так, Сергей Михайлович, – Карине удалось изобразить оскорбленное смирение. – Я сделала все, что смогла. Но не думаете ли вы, что какая-то нормальная женщина в наше время свяжет судьбу с безработным нищебродом, не желающим ничего понимать в этой жизни? Времена декабристок прошли. Мне еще ребенка надо будет растить!
– Родила? – отрывисто спросил Володькин отец.
– Пока нет. Не время.
– Тогда о чем разговор?
Карина, по всей видимости, собиравшаяся что-то возразить, все-таки сдержалась, отошла. И то хлеб, подумал Алексей. Не хватает еще тут, на кладбище, выяснения отношений.
– Ладно, – тяжело вздохнул Чекалов. – Давайте в автобус…
Негустая кучка пришедших на похороны – с десяток бывших сотрудников бывшего НИИ – потянулась к стоявшему неподалеку автобусу, совмещавшему функции катафалка и транспорта для провожающих в последний путь. Уже на ступеньках Алексей оглянулся. Могила выделялась среди прочих равных, слегка припорошенных снегом темным грязным пятном, на краю которого торчал стандартный железный памятник с нержавеющей звездой наверху.
Прощай, Володька.
Поминки были заказаны в маленьком кафе, судя по виду, готовившемуся к ремонту. Володькины родители и чета Чекаловых расположились за одним столиком. Все-таки есть некоторый прогресс в налаживании рыночной экономики, подумал Алексей, наблюдая, как официантки споро расставляют тарелки и бутылки с водкой. Когда хоронили маму, ему с отцом – Юли с ним тогда еще не было – пришлось здорово побегать, поскольку уже вовсю шла перестройка вкупе с ускорением, и работницы общепита не желали шевелить даже пальцами. И смотрели на всевозможных убогих, корчащих из себя клиентов, как королевы, поскольку имели возможность ежедневно воровать провизию, в отличие от всяких недоумков-ученых, тщетно пытающихся отоварить талоны на колбасу… Сейчас бывшие королевы были в том же положении, что и ученые недоумки – очевидно, буржуй-частник, новый хозяин харчевни вместо положенной зарплаты милостиво разрешает им вылизывать тарелки, не более того.
– Помянем, – просто сказал Володькин отец, поднимая стопку.
Выпили не чокаясь, молча. Пили все по-разному. Сергей Михайлович просто опрокинул в себя стопку, медленно зажевал крепкими челюстями. Вера Николаевна едва пригубила дрожащими губами и вновь бессильно уронила руку на стол. Юля, не чинясь, выпила до дна, взяла закуску… И вновь Алексея посетило странное чувство раздвоения. Тот Чекалов, что сидел за столом, молча выцедил горькую жидкость, проглотил кусок блина… Второй же, невидимый посторонним Чекалов, стоявший рядом, был трезв как стекло, холоден и прозрачен.
– Да… Грешно так говорить, наверное, но Борис счастливей оказался, – дядя Сережа налил по второй. – Умер, веря, что все у сына будет хорошо. При такой-то жене не диво… Вовремя надо умирать, вот что. Мы бы с тобой, старая, месяц назад кувыркнулись… в бане бы угорели, к примеру… так и не увидали всего этого, не пережили бы…
– Верно, дядя Сережа, грех, – Юля смотрела без улыбки. – Кувыркнуться в этой жизни большого ума не надо. А остальным за ушедшего жить придется. Тем, кому не все равно дело ушедшего. Как в той песне – «за себя и за того парня».
Юля выпила вторую, и снова до дна.
– Так что поживите еще, дядь Сережа, и вы, теть Вера, не бросайте. Ни мужа… ни нас с Алешкой.
– Умна ты, Юлия Семеновна, как черт умна… – Сергей Михайлович мотнул головой. – Нет, не как черт, плохо сказал… Наверное, ангел ты…
Он выпил, двигая кадыком.
– А комнату Володину мы на вас с Лешкой перепишем. Вам жить…
– Не надо, дядь Сережа, – мягко попросила Юля. – Во всяком случае, не сейчас об этом.
– Да ты не обижайся, и лучше не спорь. Нам с Верой-то того, что имеется, не прожить… У меня здоровье не так, чтобы очень, а теперь, полагаю, и вовсе… Мало ли, инфаркт бряк, и все дела зависнут.
Он вздохнул.
– Так что все верно. Живите за себя и Володьку. Если разобраться, друзья у него одни вы были. Остальные так, приятели да сослуживцы.
Он потянулся налить по третьей и последней, но Юля прикрыла рюмку ладошкой.
– Все, дядя Сережа. Вы же в курсе, я водку не пью вообще. Это я за Володю и так…
– Как скажешь, – Сергей Михайлович вдруг придвинулся поближе. – Никогда бы не спросил, Леша, а сейчас спрошу… Володя мне говорил про дело, что вы задумали. В последний раз, как гостевал у нас… много мы поговорили, под звездную ночь на сеновале разговор по душам сам идет… Не бросишь дело то? Сможешь?
Чекалов помедлил. Вопрос в точку.
– Я все-таки попробую, – без улыбки ответил он.
* * *
Аденин-тимин-цитозин… Гуанин-тимин-аденин…
Тихо шипел вентилятор системного блока, зеленый глазок мерцал прерывистым неровным светом – компьютер пахал, как трактор на целине, с железной неутомимостью бездушного механизма. И сам Чекалов казался себе таким же механизмом, только собранным из белков. Он чуть усмехнулся. Наверное, любой обыватель счел бы его именно такой вот бездушной машиной. Ну как же, лучшего друга только схоронил, и с поминок да за работу… Глупости это. Вот Володька бы понял, и Юля понимает. Только работа и может облегчить, снять на время эту ноющую тупую боль души. Лучше всякого эливела, водки, и, вероятно, даже морфия. Так, что тут… гуанин-цитозин… ага… Все, еще один ген разобран по косточкам. Машине пора дать отдых.
Ознакомительная версия.
